Разматывая узел на подвязках чулок, Стивен внимательно смотрел на людей у поручня.
— Шустрый Дудл, — произнес он, — помогает тебе ревень? Как твой живот, дружище? Ну-ка, покажи язык!
— О, только не в воскресенье, доктор! — оборвал его Джек. Шустрый Дудл был ценным марсовым, и капитану вовсе не хотелось видеть его на решетке люка. — Ты забываешь, что сегодня воскресенье. Меллиш, пригляди за париком доктора. Положи в него часы, деньги, и носовой платок. Ну, вперед: хватайтесь только за эти толстые снасти, доктор, и смотрите только вверх, ни в коем случае не вниз. Осторожнее; я полезу следом и помогу.
Они полезли наверх, миновав рей с примостившимся на нем впередсмотрящим, напустившим на себя вид неусыпной бдительности. Еще выше. Джек обогнул мачту, взобрался на салинг, втянул уже не протестующего Стивена туда же, обмотал его линем и приказал открывать глаза.
— Однако, здесь здорово! — воскликнул Мэтьюрин, инстинктивно хватаясь за мачту. Они находились на большой высоте над поверхностью моря; видневшаяся в просвете между марселями и нижними парусами узкая полоска палубы казалась населенной куклами, крошечными куколками, двигающимися неуклюжей походкой, нарочито широко расставляя ноги. — Здорово! Каким бескрайним становится море! Каким сверкающим!
Джек засмеялся, видя искреннее удовольствие друга и его вспыхнувшие интересом глаза.
— Посмотри-ка вперед, — сказал он.
Фрегат не нес кливеров, так как ветер был с кормы, и строгие линии штагов сбегали вниз четкими, стройными геометрическими линиями. Под ними виднелись плавные обводы носа корабля, увенчанные устремленным вперед бушпритом, далеко вперявшимся в бесконечный простор океана. В размеренном строгом ритме форштевень корабля врезался в синюю воду, рассекая ее и расталкивая по сторонам полосками пены.
Стивен некоторое время сидел, глядя вниз. Каждый раз, когда фрегат кивал носом, начиная медленный долгий спуск — качка была продольной, не боковой, — они описывали в воздухе дугу футов в пятьдесят, затем положение становилось вертикальным, еще мгновение — и снова дуга.
— А ветер намного сильнее здесь, на такой высоте, — произнес наконец доктор.
— Да, — согласился Джек. — Так всегда бывает. При слабом ветре, к примеру, бом-брамсели дают ту же тягу, что и огромные нижние паруса. Даже большую… — он посмотрел на однодревную бом-брам-стеньгу, вперившуюся в безоблачное небо; одна половина его ума была занята обдумыванием динамических преимуществ составной стеньги, в то время как другая не давала забыть, что нельзя проявлять невежливость: Стивен задал ему вопрос и ожидает ответа. Джек восстановил, насколько смог, вопрос в памяти — «не приходило ли ему в голову такое сравнение: корабль — настоящее; нетронутое море перед ним — будущее, а носовой бурун — момент их соприкосновения, собственно существование?»
— По правде, мне такое в голову не приходило, — ответил он. — Но сравнение чертовски меткое, и что мне особо по душе, так это что грядущее нам навстречу море такое ясное, как только можно желать. Надеюсь, тебя это радует, старина Стивен?
— Еще бы. Редко я бывал более тронут… испытывал большую радость, и очень признателен тебе за то, что привел меня сюда. Смею предположить, что ты, в свою очередь, любил бывать здесь?
— Бог мой! Когда я служил на этом самом корабле мичманом, старина Фидж отправлял меня сюда за любой пустяк — моряк он был отличный, но уж больно вспыльчивый, умер от «желтого Джека» в девяносто седьмом — и мне пришлось тут просидеть один Господь знает сколько времени. Именно тут я прочитал почти все книги, которые мне довелось осилить за мою жизнь.
— Священное место.
— О! — вскричал Джек. — Если бы я получал гинею за каждый час, который просидел здесь, мне бы сейчас не приходилось беспокоиться о призах, или ждать, когда же придет дисконтный вексель на очередную четверть моего годового жалованья. Я бы уже давным-давно женился.
— Вопрос денег слишком занимает тебя. Меня по временам тоже: каким удовольствием было бы иметь возможность подарить другу снизку жемчуга! Но опять же, сколь многие совершенно тупые люди ухитряются разбогатеть, притом не путем трудов, не владея никаким ремеслом или даже навыками торговли, а всего лишь рисуя цифирки в книгах. Вот мой парс, к примеру, уверял меня, что будь ему известно о местонахождении Линуа, ему и его компаньонам оставалось бы грести рупии лопатой.
— И как бы им это удалось?
— Путем разнообразных спекуляций, в частности на рисе. Бомбей не в состоянии себя прокормить, и если, скажем, Линуа объявится у Маэ, корабли с рисом не придут. Естественно, цена взлетит вверх, и те тысячи тонн, которыми располагает наш парс, уйдут за огромную сумму. Еще есть фонды, или их индийский эквивалент, суть которых лежит за пределами моего понимания. Если я не ошибаюсь, подойдет даже ложь, если ее грамотно преподать и подкрепить авторитетом уважаемого человека: это называется игрой на рынке.
— Да ну? Впрочем, к черту всю эту стаю шакалов. Давай-ка покажу тебе свою реликвию. Я сберег ее к югу от Мадагаскара, сберег и в Бомбее. Тебе придется встать. Осторожно! Держись за чиксы. Вот! — И он показал на эзельгофт — темный, обветренный, массивный кусок дерева, соединяющий две стеньги. — Мы вырезали его сердцевины гринхарта в одной из бухт Испанского Мэйна, и он еще лет двадцать прослужит. А вот и моя реликвия.
На широкой поверхности той стороны, где прямоугольное отверстие насаживалось на топ стеньги, были четко вырезаны инициалы «Дж. О.», обрамленные с обеих сторон изображениями, напоминающими ламантинов. Хотя нет, скорее русалок — русалок, отрастивших пивные животики.
— Разве от этого сердце твое не подпрыгивает? — спросил Джек.
— Еще бы, — кивнул Стивен. — Очень признателен тебе за то, что ты показал мне эту штуку.
— Но ведь сердце-то подпрыгивает, что ты не говори, — заявил Джек. — Оно подпрыгнуло на сто футов над палубой. Ха-ха! Мне по силам такие штуки откалывать, ты дай только время. О! Ха-ха-ха! Тут уж тебе не отвертеться — ты даже не ожидал от меня такой выходки.
Когда на Джека нападал такой приступ веселья, овладевающий всем его немалых размеров телом, когда его славное румяное лицо озарялось улыбкой, а из прищуренных глаз потоком лучилась радость, противостоять его примеру не было никакой возможности. Стивен почувствовал, как уголки его губ против собственной воли растягиваются, диафрагма искривляется, и дыханье начинает вырываться из горла короткими резкими толчками.
— Я на самом деле очень благодарен тебе дружище, — промолвил Стивен, — за то, что ты затащил меня в это гордое и опасное великолепие, на эту квази-вершину, на апогей; ты воистину взбодрил мое сердце, как в прямом, так и переносном смысле; и я теперь намерен взбираться сюда ежедневно. Отныне я презираю крюйс-марс, бывший до сей поры моей ultima Thule. И даже отваживаюсь покушаться на этот пик, — он кивком указал на бом-брам-стеньгу. — То, что по силам обезьяне, и даже, осмелюсь сказать, толстому пост-капитану, по силам и мне.
