Глаза ее наполнились слезами. Она ожидала сухости в обращении, но не такого холодного гнева. Он стал выше, чем ей казалось раньше, крупнее и внушительнее. Его лицо стало другим: бывшее в нем нечто юношеское исчезло безвозвратно; суровый, повелительный взгляд. За исключением мундира она обнаружила в нем только одну знакомую черту — собранные в косицу рыжие волосы. Впрочем, мундир тоже стал другим — пост-капитанским.
— Прошу извинить меня, Обри, — произнесла она, открывая письмо. Три неровных строчки корявым почерком:
Диана, вам следует уехать в Европу. «Лашингтон» уходит четырнадцатого. Предоставьте мне уладить все материальные вопросы; вы всегда можете на меня положиться. Повторяю: всегда.
Стивен
Она медленно прочитала письмо, потом перечитала еще раз сквозь застилающие глаза слезы. Джек отвернулся и глядел в окно, сцепив руки за спиной.
Помимо гнева и раздражения из-за того, что находится здесь, Джек чувствовал, что в голове у него роится тысяча мыслей, сомнений, его захлестнул вал чувств, которым он не мог подобрать определения. Строгая принципиальность не была свойственна ему, за исключением тех случаев, когда речь шла об ошибках в навигации или нарушении флотской дисциплины. Не ведет ли он себя как напыщенный сноб, питая ненависть к женщине, которой ранее добивался? Наполняющая его до краев суровость — не суть ли это гнусное лицемерие, попытка обмануть доверчивый ум? Он едва не похоронил свою карьеру, погнавшись за ней, она же предпочла ему Каннинга. Не есть ли его ханжеское возмущение не что иное как жалкая месть? Нет, все не так: она жестоко ранила Стивена, и Каннинг, этот превосходный человек, теперь мертв. В ней нет ничего хорошего, совершенно ничего. И все же та дуэль под деревьями имела место быть из-за достойнейшей из женщин, иначе нельзя. Достоинство… Погруженный в размышления, он рассеянно наблюдал за всадником, петляющим среди деревьев. Он обрушился на ее «достоинство» со всей силой, и чего достиг? Общая фраза про то, что все люди разные, не слишком утешала. Всадник снова появился в поле зрения, лошадь его можно стало рассмотреть полностью. Не исключено, что такого прекрасного животного ему еще не приходилось видеть: гнедая кобыла, прекрасно сложенная, резвая, выносливая. Она шарахнулась в сторону, заметив на дороге змею, и прянула назад — очень элегантное движение — всадник не шелохнулся, ободряющее потрепав лошадь по холке. Достоинство: то, что он ценит превыше всего, это отвага, и не подразумевает ли она под собой все остальное? Джек поглядел на ее призрачное отражение в оконном стекле: отвагой она обладает, тут уж нет никаких сомнений. Она стояла, гордо выпрямившись, такая тоненькая и хрупкая, что ему под силу было переломить ее одной рукой; нежность и восхищение, которые он почитал давно умершими, снова всколыхнулись в нем.
— Мистер Джонстон, — доложил слуга.
— Меня нет дома.
Всадник умчался прочь.
— Обри, вы позволите мне отплыть домой на вашем корабле?
— Нет, мадам. Правила этого не дозволяют, да и в любом случае он совершенно не подходит для леди, и мне еще нужно на ремонт с месяц или даже более.
— Стивен просил меня стать его женой. Я могла бы быть сиделкой при нем.
— Искренне сожалею, но мои инструкции запрещают мне допускать такое. Но на этой неделе отплывает «Лашингтон», и если я могу быть вам чем-то полезен, это доставило бы мне истинное удовольствие.
— Я всегда знала, что вы, Обри — слабый человек, — она окинула его презрительным взглядом. — Но не подозревала, что вы еще и сноб. Вы такой же, как все мужчины, которых мне приходилось встречать — за исключением Мэтьюрина — лживый, слабый, и в довершение всего — трус.
Он поклонился и вышел из комнаты, храня невозмутимый вид. На дороге ему пришлось пропустить повара, везущего ручную тележку, нагруженную медными горшками и кастрюлями.
— Неужто я и вправду сноб? — спросил он себя, и этот вопрос мучил его всю дорогу до Ховраха, где стоял фрегат. С момента, когда он заметил его высокие мачты, возвышающиеся над лесом всех остальных, Джек еще прибавил шагу, взбежал на квартердек, промчался мимо заждавшихся его офицеров и ремонтников, и скрылся внизу.
— Киллик, выясни, занят ли мистер Макалистер доктором, и если нет, то пусть зайдет ко мне.
Стивена разместили в большой каюте, самой просторной и светлой на корабле. Там, похоже, кипела деятельность. Макалистер вышел из нее, держа в руке чертеж, следом за ним появились боцман, плотник и несколько их помощников. Макалистер выглядел обеспокоенным.
— Как он? — спросил Джек.
— Жар слишком сильный, сэр, но я надеюсь, что он спадет, когда мы вытащим пулю. Мы уже почти готовы. Вот только пуля расположена очень скверно.
— Не стоит ли нам перенести его в госпиталь? Тамошние врачи помогли бы вам. Носилки можно организовать в один момент.
— Я, естественно, предлагал ему, сразу как только обнаружил, что пуля — расплющенная и неровная, засела под грудиной. Но он очень невысокого мнения и о военных хирургах, и о госпитале. Они присылали нам предложение помочь не далее как полчаса назад, и должен признаться, я не прочь принять его — грудина, то да се — но он настаивает, что будет делать операцию сам, и кто я такой, чтобы перечить ему? Но прошу простить меня, сэр: оружейник ждет нас, чтобы изготовить экстрактор по чертежу доктора.
— Можно к нему?
— Да, только умоляю, не беспокойте его.
Стивен лежал на нескольких сдвинутых рундуках. Его уложили на пеньковый матрас, обтянутый парусиной; сверху, отражая в ярком свете грудь больного, висело на хитрой системе тросов и канатов большое зеркало. Рядом, на расстояние вытянутой руки, стоял столик с корпией, бинтами и хирургическими инструментами: пинцеты, ретракторы и зубастые серповидные клещи.
Стивен посмотрел на Джека и сказал:
— Ты виделся с ней?
— Да.
— Спасибо тебе за то, что пошел. Как она?
— Бодрится: сила духа у нее просто бесподобная. Как ты себя чувствуешь, Стивен?
— Как она была одета?
— Одета? Ну не знаю, в какое-то платье, я не обратил внимания.
— Не в черном?
— Нет, я бы заметил. Стивен, у тебя, похоже, страшная горячка. Может открыть люк, чтобы запустить воздух?
Стивен покачал головой.
— Небольшой жар, конечно, присутствует, но не такой, чтобы хоть в малой степени затуманить мой ум. Но не исключено, что такое произойдет. Нужно, чтобы Бейтс поспешил с инструментом.
— Не будешь против, если я пошлю за человеком и Форт-Уильям, просто чтобы был рядом? Через пять минут он может быть здесь.
— Нет, сэр. Я все сделаю своей собственной рукой.
Он оглядел ее задумчивым взглядом и сказал, говоря скорее сам с собой:
— Если она оказалась способна нанести вред, то должна быть способна его и исправить. Разве это не справедливо?
