— Прости меня, Джек: иногда я просто вынужден хитрить, и делаю это не по собственной воле, — музыка оборвалась, закончившись резком, жизнерадостным пиццикато, и Джек снова сел.
Допивая бутылку, говорили о тропических птицах, летающей рыбе, съеденной ими на завтрак, крайне любопытном феномене перистых облаков высоко в небе, двигающихся в том же направлении, что и более низкие кучевые, чего Джек никогда раньше не видел в зоне пассатов, где верхний и нижний ветры всегда дуют в противоположных направлениях, необычном состоянии самого моря.
— Знаешь, я с вами завтра обедаю, — после паузы сказал Джек. — Но после сегодняшнего злополучного разбирательства подумываю отказаться.
— Это огорчит Пуллингса, — сказал Стивен, — и Макферсона, взявшего на себя организацию обеда: он подготовил фаршированный бараний желудок и какой-то необычайный кларет. Также это разочарует Фишера, и, несомненно, мичмана Холса, который также приглашен.
— Холс съест все предложенное, если я не смогу, — сказал Джек. — Но, возможно, мне следует прийти: в противном случае это будет выглядеть жалко и злопамятно с моей стороны. Хотя сомневаюсь, что это будет тот жизнерадостный обед, на какой Том Пуллингс втайне рассчитывает.
И в самом деле, хотя «Леопард» только что совершил один из лучших своих переходов в этом, а может и в любом другом плавании (с наполняющим брамсели великолепным ветром в бакштаг корабль просто рвался вперед: после каждых склянок бросали лаг, который всякий раз показывал десять-одиннадцать узлов, что наполняло команду радостным возбуждением), обед в кают-компании поначалу тяготил капитана. Возможно, фаршированный бараний желудок был не вполне подходящим блюдом, а может, не так то просто оказалось полностью отделить вопросы служебные от приятельских. Говард все еще был слишком потрясен, чтобы преуспеть в этой части, зато Баббингтон и Мур прилагали все усилия, самым любезным образом выпивая с Джеком. Большим подспорьем служили забавные байки казначея, в то время как капеллан рассказал о необычно хорошо изученном призраке, да и сам капитан дружелюбным общением внес небольшую лепту, а когда дряблые останки желудка уступили место любимому блюду Джека — маринованному свиному рылу, создалась атмосфера настоящей веселой морской пирушки.
Но теперь Грант загорелся не особенно уместным исследованием правильной точки пересечения экватора и утверждал, что двенадцать градусов западной долготы являются единственным верным меридианом: западнее — унесет к скалам Св. Рока, восточнее — во встречные течения, сильное волнение и предательские ветры Африки. Поскольку Джек ясно объявил свое намерение пересечь экватор на двадцать первом или двадцать втором градусах, то всем было ясно, что эти слова несвоевременны, но когда Макферсон попытался пустить разговор по другому руслу, Грант поднял руку и сказал:
— Тишина, я говорю, — и его резкий методичный голос долбил и долбил, терзая беспокойную аудиторию, и, наконец, Пуллингс не выдержал.
— Как часто вы пересекали экватор, мистер Грант?
— Дважды, я же говорил, — сбившись, ответил Грант.
— Полагаю, что капитан Обри, должно быть, пересек его бесчисленное количество раз. Не так ли, сэр?
— Не так, — отозвался Джек. — Не совсем так. Не более восемнадцати, поскольку я не думаю правильным учитывать крейсирование в устье Амазонки. Мистер Холс, стаканчик с вами.
— Тем не менее, — сказал Ларкин, штурман, немало выпивший во время утренней вахты — его одурманенный разум все еще дрейфовал в начале рассуждений Гранта, — можно многое сказать и о долготе менее двенадцати градусов.
— Заткнись, — прошептал его сосед, и повисла мертвая тишина, нарушенная посыльным:
— Мистер Мартин просил извинить, но хотел бы видеть доктора, как только это будет удобно.
— Господа, извините меня, — сказал Стивен, сворачивая салфетку. — Надеюсь снова присоединиться к вам перед тем, как подадут сыр, козий сыр с Сантьягу.
— Итак, сэр? — сказал он Мартину в лазарете для заключенных. Мартин не ответил, ткнув пальцем. — Иисус, Мария и Иосиф, — прошептал Стивен.
Все три пациента покрылись багровой сыпью, зловеще темной и необычайно обильной: не осталось никаких сомнений — это тюремная лихорадка, причем самой смертоносной разновидности. Он понял это сразу, как увидел, но для очистки совести проверил остальные симптомы — петехии
[18], явственно прощупываемую селезенку, сухой коричневый язык, запекшиеся губы, крайне высокую температуру — налицо имелись все.
— Теперь мы знаем, что это, — выпрямляясь, сказал Стивен. — Мистер Мартин, я уверен, вы вели самые скрупулезные записи: когда мы объединим наши наблюдения, то без сомнения внесем существенный вклад в описание этой болезни. До сегодняшнего дня это был самый примечательный набор аномалий, теперь так убедительно разрешившийся. Немного шпанской мушки, будьте добры: пусть Сомс приготовит три turpentine enemata
[19]. И передайте ножницы. — А пациентам, которые теперь почувствовали себя лучше, на английском сказал: — Теперь мы совладаем с корнем зла: не унывайте.
Пациенты улыбнулись: самый сильный из них сказал, что они снова увидят Англию, и ему бы хотелось добыть еще одного зайца на землях мистера Уилсона. Врачи взглянули на него с благодарностью.
Стивен и Мартин испробовали все возможные средства, все известные им способы облегчения страданий: обтирание губкой, холодные обливания, обривание головы, но прогрессирование болезни сменилось от чрезвычайно медленного к чрезвычайно быстрому. Поскольку приближалось время ежедневных учений, Стивен направил записку с просьбой не стрелять из пушек, хотя к этому времени двое больных уже находились в бодрствующей коме с широко распахнутыми глазами, но их сознание было где-то настолько далеко, что никакие пушки никогда их не пробудят. Когда прозвучала команда спустить гамаки, третий впал в бормочущий бред, а когда зажгли огни — в кому.
В лазарете горели лампы, и в блестящих глазах пациентов Стивен прочел крайнее разочарование, потерю доверия и глубокий упрек. Между двумя и четырьмя утра все трое скончались. Они закрыли им глаза, и Стивен приказал санитару с рассветом позвать парусного мастера, после чего лег спать, а пока шел в корму, в свою каюту, то заметил, что корабль не движется: бесчисленные звуки, говорившие о движении, стихли, а плеск воды, обычно проносящийся прямо у него над головой, замер.
Глава 5
«Леопард» потерял северо-восточный пассат на 12 градусах 30 минутах северной широты, намного раньше, чем ожидал Джек. Капитан, как мог, противился чувству горечи, но в настоящее время был вынужден признать факт, что в этом году полоса штиля сместилась на север дальше обычного, и его корабль попал в эту полосу, попал глубоко, до последнего дуновения использовав умирающее дыхание настоящего ветра. День за днем безжизненный корабль с обвисшими парусами лежал, безвольно вращаясь во все стороны. Иногда от беспорядочной бортовой качки большая часть матросов снова страдала от морской болезни, а иногда «Леопард» раскачивался так сильно, что Джек приказывал спустить брам-стеньги прежде, чем те сами отправятся за борт, а иногда лежал неподвижно, и весь день доканывала жара от солнца, скрытого в дымке. Даже в утренние часы было душно, вдоль всего ночного горизонта сверкали молнии, и иногда ночью, но чаще днем, теплый дождь обрушивался сплошной стеной так, что на палубе с трудом можно было дышать, а вода хлестала из шпигатов обоих бортов как из мощного шланга.
