— Что за суета, Боб?
Мистер Грэй был немного глуховат, и помощнику пришлось прошептать: «Мы идем в Ресифи», — громче, чем, возможно, хотелось.
— А? — переспросил тимерман. — Не мямли, Бог с трудом тебя терпит. Члено-раз-дельней, Боб, члено-раз-дельней.
— Ресифи. Но только зайдем и выйдем. Ни пополнения запасов воды, ни скота. Только зелень, видимо.
— Надеюсь, будет время заполучить говорящего попугая для миссис Грэй, — сказал тимерман. — Она горевала после кончины своего последнего говорящего попугая. Посмотри на это, внимательно на этот кусок, Боб. Возможно ли поверить, что даже Верфь могла пропустить такую гнилую древесину? И весь чертов ахтерштевень такой же. Гнильё. Инцест и воскресное путешествие — ничто по сравнению с ними
[22]: выпихнули нас в море в древнем решете, долбаные ублюдки.
Боб со значением кашлянул, дал мистеру Грэю сильный тычок локтем и сказал:
— Мы не одни, Альфред, не одни..
Слух о месте назначения «Леопарда», как и большинство корабельных слухов, был довольно точен: нос указал дальше на запад, прочь от Африки, корабль поймал ветер прямо в корму и начал устанавливать верхние и нижние лисели. Но теперь он двигался намного тяжелее, поскольку тащил за собой широкий шлейф водорослей. Уменьшившая вахта тратила намного больше времени, выбирая шкоты, матросы едва успевали свернуть канаты в бухты, когда барабан бил «все по местам», а жидкий неуверенный орудийный огонь сильно отличался от полноценного мощного рева месяц назад.
Вечером Джек сказал Стивену, что решил зайти в ближайший бразильский порт и попросил подготовить список лекарств.
— Мы хорошо обеспечены запасами, и водой, и я хочу лечь на внешнем рейде на время, достаточное для получения твоих лекарств, и, если ты утверждаешь, что это имеет первоочередную необходимость, чтобы сгрузить названных тобой больных на берег. Если этот ветер продержится, мы минуем мыс св. Рока завтра, и, если с побережья не придет непогода, Ресифи последует вскоре после. Когда я вместе с Грантом закончу составление новых вахтенных списков, то начну писать домой. У тебя есть, что передать?
— Любовь, разумеется, — ответил Стивен.
На следующий день, прогуливаясь туда-сюда, Стивен сказал:
— Мистер Хирепат, капитан рассказал мне, что мы остановимся в Ресифи, в Бразилии, где сможем пополнить нашу аптечку. Я проведу большую часть времени, составляя список необходимого и сочиняя письма. Могу я поэтому просить вас сопроводить на ют миссис Уоган, несчастную леди, заключенную на орлоп-деке позади канатных бухт?
— Сэр?
— Вижу, вы еще не совсем знакомы с нашими морскими терминами, — сказал Стивен с большим самодовольством. — Имею в виду один этаж ниже этого, примерно посередине, дверь находится справа от вас. Или, как мы говорим, по штирборту. Нет, бакборту, так как вы будете идти назад. Ну, не берите в голову: не будем педантичными, Бога ради. Это маленькая-маленькая дверь с квадратным отверстием внизу — люком — вдоль прохода, где одно время ходил туда-сюда морской пехотинец. Но, возможно, вы никогда ее не найдете. Помню, годы тому назад, прежде чем я стал столь земноводным животным, я блуждал в глубинах судна, намного меньшего, чем это, и мой ум был странно озадачен. Идемте, я покажу вам дорогу и представлю вас леди.
— Не беспокойтесь, сэр. О, прошу, не беспокойтесь, — вскричал Хирепат, внезапно прервав свое молчание. — Я знаю дверь отлично. Я часто, я часто отмечал про себя эту особую дверь — она находится на пути отсюда к кокпиту, где я теперь повесил свой гамак. Прошу, не создавайте себе проблему.
— Вот ключ, — сказал Стивен. — Передайте мои приветствия, пожалуйста.
Появление миссис Уоган в сопровождении помощника хирурга вызвало на квартердеке некоторое количество осторожного любопытства и намного больше зависти. Старшие мичманы все еще жаждали ее — капитана они боялись, но, несмотря на это, многие из них сочли необходимым посетить ют и удостовериться, что кормовой флагшток и гакаборт все еще на месте. Сочли, что она выглядит превосходно, хотя и довольно подавленной, как того и требовали сами обстоятельства плавания «Леопарда». Казалось, что и она и ее компаньон имели многое, что сказать друг другу. Трижды слышался ее беспричинный булькающий смех, и трижды весь квартердек: от вахтенного офицера до мрачного древнего старшины-рулевого, держащего курс, лыбились как идиоты.
На третий раз звук открывающейся двери каюты стер улыбки с их лиц. Отрезвев, все перешли на подветренную сторону, поскольку среди них находился капитан, который посмотрел на небо, паруса, нактоуз, и начал свое обычное вышагивание взад-вперед, поднимая, в ожидании окрика, взгляд на топ мачты при каждом повороте. И снова донесся смех, негромкий, но очень близко, от поручней юта: смех длился и длился, переливаясь, рассыпая чистое веселье, и Джек не мог ему противиться, хоть убей: несогласный с ситуацией, в которой находился, и, напрягая мозг, он почувствовал ответный смех, зародившийся в районе живота, и развернулся перпендикулярно подветренному борту.
— Хотя почему, ради Бога, я должен вести себя как мрачный старый стоик, сказать трудно, — заметил Джек сам себе, затем, обнаружив, что колебания внутри не утихли, шагнул вперед к вантам грот-мачты, положил свой сюртук на пушку, перешагнул через фальшборт, через коечную сетку, и неторопливо полез вверх по выбленкам.
— Господи, — сказал он, поднявшись, — я вряд ли забирался наверх хоть раз за это плавание. Именно так капитаны становятся толстыми и злобными, сварливыми, тошнотворными Юпитерами Громовержцами.
Джек был уже достаточно стар, чтобы не спешить и не пытаться перегнать двадцатилетнего марсового, и это тоже хорошо, поскольку, сделав остановку на марсе, обнаружил, что уже задыхается. Взглянул на живот, покачал головой, и затем посмотрел вниз на квартердек.
— Мистер Форшоу, — позвал капитан, выбрав самого молодого мичмана, совершающего первое плавание, медлительного, глупого и несчастного ребенка, — принесите мою подзорную трубу.
Он подождал, ничего не предпринимая, пока не появилась встревоженное лицо мальчика: сильным, рискованным вывертом Форшоу перекинул короткие ноги через бортик, приземлился на марсе и молча предложил подзорную трубу. Джеку уловил, что в настоящий момент парень не сможет произнести ни слова связно, несмотря на внешнее спокойствие.
— Мне сейчас пришла мысль, мистер Форшоу, — сказал он. — Что-то я не видел вас ползающим по такелажу с другими мальчишками. Вы боитесь высоты, не так ли?
Он говорил довольно любезно, тоном дружеской беседы, но даже в этом случае лицо Форшоу заалело, и он дал безнадежно запутанный ответ: «это было ужасно, сэр, он вообще об этом не думал».
