Стивен задумался.
— Днём, когда трудились рабочие, я слышал как с башен падали целые глыбы. Да и на площади почти никого нет. Мы уже неделю не видели ночной патруль. Думаю, можно рискнуть. Покажи, что я должен делать.
Джек показал, изменил угол подъёма и вернулся к Ягелло.
— Потихоньку, потихоньку, — сказал он, и взвешенным точным движением камень поднялся практически за секунду. Стивен подложил под правую часть клинья и сказал:
— Вниз.
Массивный камень опустился поперёк своего ложа. Добавили ещё клиньев в верхней части.
— Тяните, — сказал Стивен и вместе с подъёмом плита продолжила своё перемещение в сторону, приближаясь к краю отверстия. Вверх и вниз. Вверх и вниз. Боковое движение также продолжалось, с каждым разом приходилось ставить всё более крупные клинья.
— Почти...- начал он, но закончить фразу словом «пошла» не успел, так как в том месте, куда он смотрел, образовалась пустота. Никакого камня, только ночной воздух в свете свечи, да раскачивающаяся вверх и вниз паутина из линя над головой. Наступила тишина, было слышно биение сердца, после чего внизу раздался оглушительный грохот, страшный рёв, казалось, заполнил комнату, да что там — всю башню.
Друзья уставились друг на друга, замерев без движения, пока наконец Ягелло зачем-то не задул свечу. Шло время. В церкви святого Феодула пробили четверть часа. Ещё раз. Больше никаких звуков слышно не было.
— Зажгите свечу, — наконец прошептал Джек и вначале Ягелло, а после Стивен попытались это сделать. — Вот уж парочка увальней, честное слово, — впервые за всё это время вспылил Джек. — Дай сюда. — Он взял трутницу, сильно ударил, подул на появившуюся искру, зажёг свечу и осмотрел проём. — Ещё шесть дюймов, и худой человек сможет пролезть. Убрав следующую, пролезем все. Однако в этот раз оберну шлаг рубашкой Ягелло, чтобы уменьшить трение.Ещё раз система была передвинута, чтобы подъёмник очутился прямо над внутренней плитой, и вновь Стивен наблюдал за действиями друзей. Теперь, когда ворота на свободу оказались наполовину открыты, он больше не мог контролировать биение собственного сердца, и чем дольше продолжалась работа, тем сильнее становилось раздражение. Нетерпение, бессильное разочарование делалось почти нестерпимым. Он был убеждён, что наполовину разрушенный, частично заваленный ров не представляет серьёзной преграды, и покинув Тампль, они смогут залечь в любом из полудюжины убежищ, которые ему известны. Но это случится только если им удастся сбежать. Из убежища можно было дать весточку Ля-Моту и в Валансе. Сейчас он был практически уверен, что предложение Дюамеля не было ловушкой, но даже так, лучше выскользнуть из его рук до того как заключить соглашение. В любом случае, оставаться в Тампле ещё на день в присутствии Джонсона не стоило. Не беря в расчёт личную месть Клапье, ценность американских связей была такова, что он наверняка решит пожертвовать пленниками, забрав их из Тампля силой, если будет необходимо, а позднее найдя нужное оправдание. Слишком просто.
И наверняка не станет тянуть: для подобных мер рассвет или часы непосредственно перед ним обычно служат подходящим временем. Однако каким будет эффект от приезда Джонсона в Валансе? Абсурдный вопрос. Если план с Валансе преуспеет, нужда в сотрудничестве с американцами полностью отпадёт. И никакие уступки не потребуются. Его беспокоило лишь положение Дианы: вновь и вновь он убеждал себя, что под протекцией Ля-Мота, её широкими и значимыми связями и нулевой политической ценностью она не должна оказаться в опасности, особенно по причине того, что, как он был убеждён, Джонсон только-только прибыл. Однако вновь и вновь Стивен повторял, что всего лишь обнадёживает себя, а все эти гипотезы не имеют достаточных оснований. Чтобы хотя бы частично избежать этого изнуряющего постоянного спора, доктор собрал скудные пожитки и засунул их в тряпичный узелок. Он даже покормил мышь, которая с удивлением выбралась из-под двери.
— Мне кажется, так сгодится, — наконец сказал Джек — они уже давно разговаривали в полный голос. — Но в этот раз придётся постараться: угол не очень то хорош, эффект менее значителен.
Боже, только бы штифты выдержали. Ягелло, оберните платок вокруг ладоней. Стивен, начинаем.
Теперь Стивену предстояла настоящая работа: под ним оказался чёрный прямоугольник ночной пустоты. Он присел, его бледные глаза увлажнились, стамеска и клинья лежали под рукой. Когда лини достигли максимального натяжения и Джек с Ягелло закряхтели от натуги, доктору стало очевидно, что нагрузка на штифты может оказаться чрезмерной. Он перешагнул крестовину, подсунул под неё ладони и потянул вверх, потянул сильно, пока камень не врезался в ладони, пока не потемнело в глазах, а сердце бешено не заколотилось. Наконец он почувствовал, что плита дёрнулась и стала подниматься.
— Пошла, — прохрипел он и отскочил на свой пост, чтобы с суетливой деловитостью подсунуть под неё клинья.
Джек посмотрел на него и улыбнулся. Тут он заметил, что дверь, та самая непонятная мышиная дверь, широко распахнута. Вошли четверо с фонарём.
— Добрый вечер, джентльмены, — сказал тот, что был впереди.
— Джек, не двигайся, — воскликнул Стивен, ведь капитан, как и Ягелло, собрались ринуться в атаку, опасные словно тигры. — Добрый вечер, джентльмены. Пожалуйста, входите. — Он сделал шаг вперёд и по пояс провалился в зияющую дыру. Джек и Дюамель бросились, чтобы его подхватить, каждый со своей стороны. Они надеялись, что он не пострадал.— Всё в порядке, спасибо, — кивнул Стивен, потирая голень – она оказалась ушиблена, хоть и не слишком сильно. – Джентльмены, — сказал он довольно резко, — будьте любезны изложить своё дело.
— Вы, вероятно, меня не помните, доктор Мэтьюрин, — представился первый незнакомец. — Д’Англар. Я имел честь познакомиться с вами в составе свиты мсье Талейран-Перигора*6] во время его визита в Лондон. И вроде бы, у нас есть несколько общих друзей.
— Я прекрасно вас помню, сэр, — ответил Стивен, — и конечно, я помню Его превосходительство, со всем почтением. Я имел удовольствие не так давно его встретить. Ни один из вас ни капли не изменился.
В отношении д’Англара это было не совсем так. Его былая красота увяла и даже в свете фонаря на умном, живом, но постаревшем лице, были видны румяна. С другой стороны, Стивен и правда испытывал трепетное восхищение перед епископом Отёнским, или князем Беневентским, как его теперь величали: мастер обмана, кудесник, само воплощение двуличности, — Вы слишком добры, — сказал д’Англар, сделав жест, который напомнил Стивену Ля-Мота, который как раз и был одним из их общих друзей. — Я вижу, вы довольно заняты, — продолжил он, — но возможно найдёте время перекинуться словечком. Прошу простить, — кивнул он капитану Обри и Ягелло.
— Само собой, — ответил Джек, сама любезность. Заглядывая за спину д’Англара, Стивен заметил, что его спутниками конечно же были Дюамель, офицер, чей плащ лишь частично скрывал роскошный мундир, и человек в чёрном, лицо которого, несмотря на то, что оно находилось в тени, он связывал с министерством иностранных дел, высшим кругом этого министерства.
