— Я опечален, Джек. Но послушай, если у тебя болит рука или ты чувствуешь беспокойство, тебе следует взять её на перевязь. – Доктор потянулся, зевнул, снял ночной колпак и добавил: — Ты что-то говорил о похоронах?
— Да, конечно. Ты наверное ещё не проснулся, Стивен. Мы хороним беднягу Лоуренса с «Чезапика».— Мне тоже стоит пойти? Я буду готов через мгновенье. Мне бы хотелось засвидетельствовать своё почтение, если так принято.
— Не стоит. По традиции присутствуют лишь чины того же ранга, не считая прикомандированных и офицеров корабля. Стивен, мне пора. Скажи, тебе удалось достать денег? У меня не будет времени между похоронами и обедом и мне бы хотелось кое-что сделать как можно скорее.
— Они в кармане моего пальто, что висит у лестницы.
Джек извлёк пачку банкнот, взял сколько нужно, поблагодарил Стивена, пристегнул клинок и сбежал по лестнице.
Все пост-капитаны в Галифаксе собрались на оружейной верфи. Джек был знаком с большинством, но успел поприветствовать лишь некоторых из них до того как пробили часы. С точностью до минуты вынесли гроб, эскортируемый морскими пехотинцами, за которыми шествовала траурная процессия, сформированная из нескольких американцев, которые могли идти, солдат, капитанов, шедших попарно, генералов и коменданта.
Они маршировали под приглушённые звуки барабанов, и веселье на улицах смолкало при их приближении. Джек принимал участие во многих подобных процессиях, некоторых и правда очень мучительных – товарищи по плаванию, близкие друзья, кузен, его собственные офицеры и мичманы – но он никогда так не жалел о командире противника, как о Лоуренсе, который был ему по душе, выведшем корабль на бой и управлявшем им в очень искусной манере. Спустя какое-то время чётко отбиваемый ритм и маршировка заставили горькое разочарование сегодняшнего утра отступить. А четко проведённая церемония, надгробная речь капеллана и шум падающей на крышку гроба земли и правда сделали его смертельно мрачным. Залп салютной команды, отдавшей последние почести, заставил Джека отбросить занимавшие его мысли, но не прогнал мрачное настроение.
Хотя смерть была неотъемлемой частью его призвания, он не мог забыть образ капитана Лоуренса, стоящего на квартердеке перед тем как раздались первые разрушительные залпы. И он находил царящую среди своих товарищей жизнерадостность чрезвычайно раздражающей. Их уважение к покойному не было притворным, и официальное поведение до того как все разошлись не было лицемерным, скорее это уважение относилось к чужому, хотя несомненно храброму и способному командиру, к абстрактному врагу и офицерскому командованию в целом.
— Вы были знакомы с ним, кажется, — сказал его сосед, Гайд Паркер с «Тенедоса».
— Да, — ответил Джек. – Он навещал меня в Бостоне. На «Хорнете» ему удалось захватить «Пикок», а с ним и одного из моих офицеров. Покойный был с ним очень обходителен. Знаете, Лоуренс вообще был весьма отважным парнем. Лучшего и желать было нельзя.
— Да, — сказал Паркер, — это самое обидное. Но омлет не сделать, не разбив яиц, знаете ли. И нельзя одержать победу без пополнения списка погибших. И клянусь честью, это доблестная победа! Сомневаюсь, что был когда-то более счастлив, когда увидел«Шэннон», ведущим свой приз. И конечно я не веселился так шумно и так долго сколько себя помню. Я охрип как коростель.
Общая радость, охватившая военную станцию, стала ещё более заметна на великолепном обеде, устроенном комиссионером. Джек снова пережил всё, вспомнив каждый манёвр этого незабываемого действа, восхищаясь матросами, так ловко управлявшимися с парусами и разбиравшими такелаж, описав каждое движение обоих фрегатов, в чём изрядно помогли две модельки, захваченные с верфи.
Оба хозяина дома были одинаково учтивы, — радостный Колпойз, который горланил песню, когда Джек поднялся по лестнице и гостеприимная, словоохотливая хозяйка, совершенно довольная жизнью несмотря на заботы, связанные с подготовкой грандиозного бала, который нужно было организовать в такой короткий срок. Всеобщее воодушевление также заразило и Диану, ведь лишь немногие из дам любили балы больше неё, и она поприветствовала Стивена особенно ласково, расцеловав в обе щёки.
– Я так рада видеть тебя здесь, — сказала она. – Можно было не отправлять твою карточку с посыльным, а вручить лично. Я помогала леди Харриет писать их с самого завтрака. Половина состава флота здесь, а обычных солдат просто не счесть.
— Мою карточку? – спросил Стивен, подозрительно рассматривая её на расстоянии вытянутой руки.
— Твоё приглашение на бал, дорогой. Бал, знаешь ли: очень большая вечеринка, где люди обыкновенно танцуют. Ты ведь умеешь танцевать, Стивен?
— На свой лад. В последний раз я танцевал в Мелбери-Лодж, ещё когда был мир. Ты была так добра, согласившись потанцевать со мной, и менуэт вышел на загляденье. Надеюсь, что ты вновь будешь так же мила.
— Увы, Стивен, я не могу. Мне нечего надеть. Но я буду наблюдать с галереи. Можешь время от времени приносить мне кусочки льда, и мы перемоем косточки всем танцорам.
— Неужели в твоём чемодане нет ничего подходящего?
— Ох, времени что-то выбрать совсем не было, да и я была не в себе. Кроме драгоценностей я захватила лишь несколько смен белья и чулок – словом, что попалось под руку. И во всяком случае, никто мне не сказал, что меня пригласят на бал.
— В Галифаксе есть модистки, Вильерс.
— Модистки из Галифакса, — сказала Диана, от души рассмеявшись – впервые с самой их встречи в Америке — и его сердце затрепетало. – Нет. В этой пустыне существует лишь одна надежда: леди Харриет знакома с одной очень ловкой француженкой, которая контрабандой возит вещи из Парижа: этим утром она привезла целую груду, в том числе платье из голубого люстрина, которым мы обе восхищались. Конечно, леди Харриет не станет его носить. Рукава вот такой длины, прелестный вид со спины и в лицо, но с её слов, в нём она будет похожа на статую. Она выбрала замечательный муслиновый наряд цвета merde d’oie , но по крайней мере, он без всяких там легкомысленных вырезов, его как раз сейчас подгоняют под фигуру. Мне стоило купить голубое, но мадам Шозезаломила цену, а мне ещё предстоит растянуть те гроши, что я захватила с собой. Знаешь ли ты, дорогой, что мне пришлось штопать пару чулок прошлым вечером. Был бы это Лондон, Париж, да хоть Филадельфия, я бы смогла продать пару жемчужин, сняв их с ожерелья. Но в этой пустыне не найдёшь ничего кроме подделок. Драгоценности — единственное, в чём я действительно разбираюсь, и было бы отчаянной глупостью хоть какие-то из них продавать в Галифаксе. Жемчуга набобов в Галифаксе! Можно ли такое вообразить?
В устах любой женщины подобная тирада расценивалась бы как требование, причём весьма вульгарное. С Дианой было совсем не так. Она имела привычку, и как мог судить Стивен, никогда ей не изменяла, говорить с ним предельно прямо, без обиняков, не ходя вокруг да около, будто они были сделаны из одного теста, можно сказать – единомышленники. И она была искренне удивлена, когда он сказал:
— У нас есть деньги. Я одолжил через Лондон и тебе непременно стоит обзавестись люстриновым платьем. Давай немедленно пошлём за ним.
