Ягелло всё ещё напевал, когда принесли обед. Юная особа снова поливала цветы.
— Случилось худшее, — сказал Руссо. — Этого-то я и боялся: начали ломать внешнюю стену. Где же мы окажемся через месяц? Разрушить лучшую тюрьму во Франции! Рискну предположить, что вас, бедные мои джентльмены, переведут в Консьержери. Никакой проточной воды, никаких, простите, нужников — всего лишь ночные горшки. Что уж со мной будет, право, не знаю. Руссо выбросят на помойку, а его долгую службу позабудут. — Стражник поставил корзину, которую всёэто время держал в руках. — Это просто безнравственно, вот что я вам скажу. — Он высунулся в окно. — Безнравственно. И нелогично... нелогично, это точнее. Но по крайней мере вы теперь видите мадам Леиде. Вон она, поливает свои цветы.
— Будем надеяться, что эти цветы любят влагу, — сказал Стивен, разворачивая извлечённую из салфетки записку. – Или, быть может, это растения болотные: ничто другое не переживёт такого рвения. «Если джентльменам нужно что-то постирать, починить или погладить«, — прочитал он вслух, — «Б.Леиде будет рада предложить свои услуги«.
— О, мы справляемся, — сказал Ягелло. — Капитан Обри вчера был так добр починить мой камзол, шов совсем не заметен, и он уже научил меня как нужно пришивать пуговицы и штопать чулки.
— Ерунда, — сказал Стивен. — Те простыни всего лишь прополоскали в холодной воде. Да и рубашки я предпочитаю выглаженные. Люблю, когда они пахнут лавандой. Ваши форменные бриджи с тёмно-красным лампасом не делают вам чести, мистер Ягелло, их следует погладить.
Мсье Руссо, будьте добры доставить эти рубашки, те бриджи и этот мундир мадам Леиде, с наилучшими пожеланиями. Передайте, что мы будем очень ей признательны, если она особое внимание уделит рубашкам. В свисающих с балок рубашках есть что-то печальное и прямо-таки отталкивающее, а я не собираюсь становиться ни швеёй, ни прачкой. Скажите, что мы очень признательны за ее доброту, особенно тот юный джентльмен.
Рубашки с балок больше не свисали, Ягелло пел в полный голос, во всю силу играл на флейте и был на виду целый день. Ему было разрешено не подметать, не чистить стол и стулья. Его освободили от любых дел и приказали быть приятным. Джек со Стивеном держались вне поля зрения, и насколько можно было судить, литовец казался в высшей степени счастливым. Не считая ежедневных записок, с каждым разом всё более многословных, парочка общалась, показывая нужные буквы жестами и знаками. Общение выходило сложное, занимая большую часть дня, заставляя лишь удивляться, как эта юная дама находит время для них готовить и так основательно заниматься их одеждой.
Тихие и упорядоченные дни канули в лету. Мышь разродилась многочисленным выводком.
В MoniteurСтивен прочёл о категорическом отрицании доклада, усердно распространяемого союзниками, теперь уже впавшими в отчаянье, что между Францией и Саксонией возникала некая прохлада: напротив, дружба между Его Императорским Величеством и Королём Саксонии никогда не была теснее, а среди немецких гарнизонов нет и намёка на недовольство. Император, благоразумно сокращая линии снабжения, крепнет день ото дня. Неослабевающее облако кирпичной и каменной пыли проникало в комнаты со стороны уборной, небольшие кусочки каменной кладки спрятали под кроватью. Тампль вокруг их камеры медленно разрушался.
Руссо становился всё мрачнее и немногословнее. Прошёл слух, что даже башни собираются сравнять с землёй, и действительно, в понедельник они заметили, как рабочие перебрались через ров на их сторону, оставив у полуразрушенной стены груды камней и лестницы — столь удручающее зрение, что его едва можно было выносить.
— Ягелло, — сказал Джек, — если ты не прибавишь парусов, они разберут это место по камешку до того как мы сможем бежать. Хорошенькое будет дело, если нас переведут, когда я уже почти освободил поперечную плиту. Мне бы зубило, ганшпуг и немного линя. С нужным инструментом ябы за час сделал больше, чем за неделю этого выскабливания. Мне правда нужны инструменты. И нужны немедленно.
— Я постараюсь, сэр, — ответил Ягелло. — Но не уверен, что момент уже подходящий.
— Ни к чему манёвры, — сказал Джек. — Всегда идите прямо на них. Дело и правда принимает лихой оборот, и медлить больше нельзя.
— Стоит рискнуть, поставив все на один бросок костей?
— Именно.
— О чём мне нужно попросить?
— Для начала зубило и пять саженей дюймового линя.
Ягелло побрёл в свою комнату. Друзья услышали, что он начал играть на флейте на своём месте у окна.
-Мягкая флейта жалобно Сетует ежечасно.
Больно любовью ужаленный, Плачет любовник несчастный,*11] — заметил Стивен.
— Такое говорить к несчастью, — воскликнул Джек. — Не хочу знать о твоих несчастных! Бедная милашка смирилась с исчезновением её столовых приборов, почему же она должна отказаться передать зубило и пару саженей линя? Мне бы очень хотелось, чтобы ты впредь не произносил подобного, Стивен!
— Это всего лишь цитата.
Цитата или нет, Ягелло не было слышно довольно долго, после чего он появился: бледный, отчаявшийся и унылый. Он отрицательно покачал головой и, устремив взоры туда, через ров к дому, они обнаружили, что в окне никого нет, ставни вообще оказались закрыты.
— Ладно, не расстраивайтесь, — за ужином, который показался им необычно простым и жидким, сказал Джек. — Не стоит. Я подкопаюсь под ближайший камень до конца недели. Не стоит принимать такие вещи близко к сердцу, юноша. Уверен, вы сделали всё, что могли.
— Дело не в этом, сэр, — сказал Ягелло, отодвигая тарелку в сторону и отвернувшись, чтобы скрыть набежавшую слезу. — Я просто скучаю по ней. Она сказала, что больше не хочет меня видеть.
Друзья с тревогой посмотрели на окно: даже цветы в горшках и клетка с голубем исчезли. В голове Джека роились мысли, в том числе укол сожаления о своём сюртуке, который он отослал подлатать на ту сторону улицы и который, должно быть, пропал навеки, оставив его в одной рубахе. Однако при виде несчастья Ягелло, капитан не стал упоминать об этом вслух. Как не упомянул и о горькой перспективе распрощаться отныне со столь великолепным набором яств.
Стивен задавался вопросом, что же такого мог сказать Ягелло, чтобы испортить столь выгоднуюситуацию. Однако по той же причине, что и Джек, он так и отправился в кровать, не найдя ответа на свой вопрос.
Во тьме из-за ставен не пробивалось даже лучика света. Не открылись ставни и с рассветом, и днём, когда солнце освещало их уже в полную силу. Казалось, дело кончено, ведь они знали, что она не всегда была осторожной, и это были окна её спальни. Столь явное исчезновение положило конец сомнениям и надеждам, всему, кроме напускной и не имеющей оснований жизнерадостности.
Однако к их удивлению, принесли завтрак, а вместе с ним и лоснящийся сюртук Джека. В корзине были деликатесы для Ягелло – копчёный угорь и нарезанный ломтями жёлтый сыр. В сюртуке был найден аккуратно спрятанный моток очень прочного шёлкового линя и пара слесарных зубил, по одному в каждом кармане. Ягелло вскочил на ноги с сияющим лицом: окно мансарды вновь было распахнуто, леди, цветы и птица в клетке вновь оказались на своих местах. Дама расставляла горшки под солнцем, а затем бросила весьма многозначительный взгляд, и на её лице заиграла сердечная улыбка. Она вытащила голубя из клетки, поцеловала и отпустила на волю.
