Сон был нужен ему, ведь он очень устал. Но более сна доктор нуждался в тишине, дабы мысли свободно могли витать в голове и принять какую-то разумную форму. Было очевидно, что его противники, или те, кто за ними стоит, действовали по наитию, не более. Кусочки информации, которыми они владели, были обрывочными и плохо стыковались один с другим. «Ариэль»
находился на Балтике, когда сдали Гримсхольм, и это был тот вид судна, которое обычно используют для подобных операций, Мэтьюрин находился на борту — следовал вывод , что с Мэтьюрином что-то не так, и между всем этими обстоятельствами есть какая-то связь. Во время его визита в Париж кто-то из состоящих на службе, вероятнее всего у Делари, в качестве меры предосторожности пытался его скомпрометировать, но Стивен не считал слова Фове хоть сколько-то убедительными и был уверен, что ни сам Делари, ни майор не смогут предоставить более весомого свидетеля.
Однако оставалась ещё та вспышка гнева полковника. Хотя до сих пор все шаги французов стоило назвать скорее банальными, бывают и среди военных умные люди. И всё-таки ему не верилось, что слова полковника стоит воспринимать всерьёз. Он выпалил их ненамеренно, по ошибке, слишком близко приняв ситуацию к сердцу. Голконда намекает на огромные богатства, так кто же мог предложить так много за его освобождение? Вероятно, кто-то из друзей мог от его имени обратиться в министерство с соответствующими целями, когда о захвате стало известно: к примеру, Ларрей или Дюпюитрен. Однако Ларрей, вероятно, самый добродетельный человек извсех, кого Мэтьюрин знал, несмотря на обширные связи и непревзойдённые возможности для того, чтобы дать взятку, был чрезвычайно беден и непомерная склонность делать благотворительные взносы вряд ли позволит ситуации измениться. Дюпюитрен богател, но даже если он и совершил такой дикий поступок, что было просто невообразимо, то вряд ли располагал даже суммой в сто тысяч луи. В Париже не нашлось ни одного друга, способного к таким тратам.
Никого, кроме Арлисса, его коллеги по службе в разведке, у которого в распоряжении бывали суммы и побольше. Однако такое поведение для Арлисса было бы просто безрассудным и шло бы в разрез с фундаментальными законами разведки. Никто из коллег не пошёл бы на такое, не только по причине нарушения всех мыслимых служебных правил, но и просто потому, что это глупо — предложение, опасное для дающего и смертельное для того, кого хотят освободить. Во всей истории разведки ни одно задержание нейтрального естествоиспытателя не заслуживало чего-то большего, чем выражение протеста, и ни один агент не стоил чего-то большего, чем равноценный обмен. Предложение половины Голконды, даже любой части Голконды, стало бы открытым признанием как его значимости, так и вины.
Стивен слышал, что Джек с Ягелло трудятся над камнями с гораздо большим упорством.
Устойчивый, но осторожный скрежет. Ведь несмотря на шум и гам трудящихся неподалёку рабочих, они не рисковали использовать молотки даже днём, не говоря уж о ночи. Мимо смотровых окон дважды проплыли фонари караульных. Идеи в его голове становились всё причудливей, то накатывая, то отступая, будто морские волны. Голконда и Голгофа сменяли друг друга, когда вдруг вспомнился образ и имя Дианы. Он едва заметил Ягелло, зашедшего укрыть его ещё одним одеялом, после чего провалился в крепкий сон, из которого его вырвали безжалостно уже при ярком дневном свете посредством безжалостной тряски.
— За тобой снова пришли, — сказал Джек.
— Пусть быстренько выпьет чашку кофе, — в дверном проёме вместе с парой солдат стоял Руссо.
Стивен глотнул кофе, вложил свою стеклянную ампулу за щеку, повязал шейный платок и был готов. Этой ночью он спал не раздеваясь, и теперь, появившись в кабинете смотрителя, выглядел крайне неряшливо. Как бы то ни было, его ожидали вовсе не элегантно одетые офицеры, а единственная фигура почти в той же степени растрёпанного Дюамеля, который весьма дружелюбно пожелал ему хорошего дня.
— Я отчасти пришёл по своей воле, а отчасти — чтобы передать сообщение, — сказал он.
Стивена несколько ошарашила человечность его тона, и он был совершенно удивлён, когда несколько помедлив, француз завёл разговор о собственном пищеварении. После Алансона оно так и не восстановилось. Лекарства, которые ему давали французские врачи, даже близко не имели того положительного эффекта, как алая настойка доктора Мэтьюрина, и он умолял его назвать рецепт. В завершении чисто медицинского диалога Стивен написал рецепт на бумаге.
Дюамель поблагодарил доктора, и атмосфера кардинально переменилась.
— Теперь буду говорить за своего начальника, — негромко произнёс Дюамель, подведя Стивена к оконному проёму. Повисла пауза. — Как вы знаете, для императора война перестала быть чередой побед. Существует несколько высокопоставленных людей, которые считают, что компромисс, мир, заключённый путём переговоров, — лучшее средство избежать ненужного кровопролития и они хотят, чтобы их предложение было доставлено королю и английскому правительству. Эти предложения могут быть переданы только человеком, которому доверяютстоящие у власти и тому, кто вхож в кабинеты шефов разведки. Моему начальнику кажется, что вы идеально подходите на эту роль.
— Вы говорите очень интересные вещи, — произнёс Стивен, крайне внимательно наблюдая за лицом француза, — и я искренне надеюсь, что прожект вашего начальника будет успешным — что Франция избежит, насколько возможно, больших жертв. Но боюсь, что я не тот, кто вам нужен.
Как я говорил вашим друзьям на улице Сен-Доминик, — тут он заметил блеск в глазах Дюамеля, — я обычный военный хирург, даже не произведённый в офицерское звание. Действительно, я несколько известен как естествоиспытатель, но эта репутация не открывает для меня двери великих, как и двери кабинетов шефов разведки. По этому вопросу, похоже, произошло самое досадное недоразумение.
Лицо француза выдало некоторое внутреннее изумление, но стало просто каменным, когда Стивен продолжил.
— Кроме того, мой дорогой сэр, разве ваш начальник настолько глуп, чтобы решить будто человек, за которого вы меня принимаете, способен выдать свою личность? Конечно же, он был бы очень быстро раскрыт, если бы бросался к первому попавшемуся агенту-провокатору, который к нему пришёл. Разве взялся бы он за столь экстраординарное предприятие, не получив столь же значимые гарантии? Это равносильно самоубийству, этот человек оказался бы настоящим ослом.
— Я понял, о чём вы, — кивнул Дюамель. — Но давайте представим, что такой человек был найден. Как вы считаете, какие гарантии его бы устроили?
— Вы и правда считаете, что я тот, с кем стоит обсуждать столь расплывчатые гипотезы? Если бы вы спросили меня о малярии, остеологии или казуаре, я бы смог вам внятно ответить, но обсуждение настолько гипотетических материй... Боюсь, вы слишком поверили в дикие россказни этих вояк. Несмотря на все мои отрицания, похоже, что они убеждены, будто я — как бы точнее сказать — тайный агент.
— Да, вы правы, — согласился француз, барабаня пальцами по свёртку, который держал в левой руке. Он прекрасно владел мимикой, но всё же некая тень разочарования сейчас проскользнула, и на протяжении той долгой паузы, пока он собеседник заговорил, Стивен практически убедился в его добрых намереньях.
