Покрасневший и подавленный Сомерс вернулся из капитанской каюты десятью минутами позже. Квартердек был переполнен офицерами и молодыми джентльменами, глядящими на Менорку по левому борту, пока корабль направлялся к норд-осту на место встречи с адмиралом. Короткого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять состояние Сомерса, и все старательно избегали смотреть ему в глаза, пока тот нервно шагал взад и вперед, прежде чем, наконец, спустился вниз.
Он все еще пребывал в мрачном, угрюмом настроении, когда кают-компания собралась на ужин. Офицеры пытались его подбодрить, хотя всем присутствующим стало ясно, что моряка из него не выйдет. Но все понимали необходимость в сплоченности маленького коллектива, члены которого теснились буквально друг на друге без всякой возможности разойтись. Но Сомерс предпочел остаться в своем подавленном настроении. Никто не знал, где он раньше служил, но, должно быть, это был какой-то корабль, на котором не соблюдали известных обычаев: например, забывать - или хотя бы делать вид - за столом обо всех неприятностях, произошедших на палубе. Сомерс становился все более и более разговорчивым, общаясь с мистером Мартином и Джексоном, молодым лейтенантом морской пехоты, которые восхищались его лоском, относительной состоятельностью и связями. Не называя имен, Сомерс объяснил им разницу, как он ее видел, между капитанами-боцманами и капитанами-джентльменами. Первыми были те, кто уделял огромное внимание техническим аспектам, простейшим обязанностям моряков, тогда как капитаны второго типа являлись душой Королевского флота - они оставляли подобные мелочи подчиненным, приберегая энергию для общего командования и для битвы, в которую вели за собой людей (которые своего капитана уважали и почти боготворили) и делали это лучше всех. Энтузиазм Сомерса был сравним с таковым у Мэтьюрина, когда тот столкнулся с альбатросами: простые люди непременно распознавали особую кровь и признавали ее превосходство, они знали, что человек знатного происхождения словно бы другой, различим сразу, как будто у него над головой светит нимб. Юный Джексон горячо поддерживал его аплодисментами, пока не бросил взгляд через стол и не заметил мрачные лица своих спутников. Тень сомнения набежала на него, и он замолк.
К тому времени Сомерс уже порядочно набрался, чтобы что-то заметить или присоединиться к громким разговорам, заглушавшим его голос. В сущности, лейтенант был настолько пьян (даже по флотским стандартам), что ему пришлось отправиться в койку. Ничего удивительного в этом не было, и никто не ворчал, потому что ему не нужно отстаивать вахту (казначей к отбою валялся мертвецки пьяным, хотя никто не назвал бы "Ворчестер" кораблем с пьянствующим экипажем). Но на следующее утро ему оказалось настолько плохо, что Стивен, прописав пять граммов сиропа из оливкового масла, скипидара и воска, сообщил ему, что он может отклонить приглашение капитана к обеду на основании плохого самочувствия. Сомерс преисполнился к доктору Мэтьюрину благодарности за проявленное внимание, и, уходя, Стивен подметил, что ему приходилось встречать людей, на публике зачастую хвастливых и заносчивых, которым не хватало такта в обществе, но производивших благоприятное впечатление в беседе один на один. Мэтьюрин в общих чертах поделился своими мыслями с мистером Мартином, сидя на юте под безоблачным небом после обеда, устроенного капитаном, глядя на отсвечивающее белым синее море и резвящихся с утра чаек. Мартин, однако, оставался слишком увлечен андалусской дрофой, купленной в Гибралтаре и оказавшейся главным блюдом на обеде, чтобы после согласия со Стивеном не вернуться к этой благородной птице.
- Подумать только, провести три ночи в хижине пастуха на равнине в Солсбери, в хижине на колесах, надеясь увидеть ее на рассвете, не говоря уже о постоянных бдениях в Линкольншире, и внезапно обнаружить ее в своей тарелке посреди океана! Прямо мечта.
Он также оказался весьма воодушевлен Королевским флотом: такой обходительный и любезный капитан, гостеприимство и сердечность - ни капли холодного официоза или высокомерия, о котором ему говорили - такие дружелюбные и внимательные офицеры кают-компании, его комплименты доброжелательности мистера Пуллингса и мистера Моуэта казались нескончаемыми. Остальные офицеры тоже хорошо к нему относились, тогда как его маленькая, но комфортная каюта - несмотря на присутствие огромного орудия - и, можно даже сказать, роскошное проживание (вино каждый день), изумляли его.
Стивен покосился на него, проверяя, не с иронией ли тот говорит, но не заметил ничего, кроме искреннего удовольствия - и слабого света, исходящего из каюты капитана Обри.
- Конечно, нам повезло с товарищами, - заметил Стивен. - И я заметил, что многие флотские офицеры, можно даже сказать, большинство - одинаково радушные, добродушные и свободные от всяких предрассудков люди. Редко кто окажется фатом, есть и люди читающие. Однако с бытовой точки зрения жизнь моряка обычно представляется сложной, полной неудобств и лишений.
- Все в жизни относительно, - заметил Мартин. - Возможно, несколько лет жизни на чердаке или в погребе и работа на книготорговцев неплохо подготавливают человека к условиям на флоте. Во всяком случае, это настоящая жизнь для меня. Как натуралист и существо социальное я...
- С вашего позволения, сэр, - произнес старшина ютовых, поднимаясь по трапу с толпой уборщиков.
- К чему готовитесь, Миллер? - поинтересовался Стивен.
- Надеемся вскорости поднять флаг, - ответил Миллер, - не хотелось бы, чтобы адмирал увидел палубу по колено в грязи, сэр, как считаете? Да еще чтобы потом половина флота это обсуждала?
Глазу сухопутного человека грязь и вовсе не была заметна, если не считать нескольких истрепавшихся кусочков пеньки, упавших со снастей и скопившихся с подветренной стороны поручней. Тем не менее, Стивена и священника настойчиво выпроводили на квартердек. Через несколько минут волна уборщиков снова смела их, заставив переместиться в проход.
- Возможно, вам будет уютней внизу? - предложил Уайтинг, вахтенный офицер. - В кают-компании уже почти сухо.
- Премного благодарен, - ответил Стивен, - но я хочу показать мистеру Мартину средиземноморскую чайку. Думаю, мы пройдем на бак.
- Я распоряжусь насчет кресла, - произнес Пуллингс. - Но ничего не трогайте, доктор, хорошо? Там чистота, как раз для адмиральской проверки.
- Вы необычайно добры, мистер Пуллингс, - ответил Стивен, - но я вполне способен ходить и стоять, так что кресло не понадобится, хотя ваша забота меня трогает.
- Главное, вы ничего не трогайте, доктор, хорошо? - сказал Пуллингс.
На баке мичман и двое матросов, ответственных за якорные работы, тоже выразили пожелание, чтобы гости ничего не трогали. Моряки были весьма недружелюбны, но чуть позже баковый матрос Джозеф Плейс, старый знакомый Стивена, принес им по мешку, набитому пыжами для носового орудия - и так они сидели в относительном комфорте, ничего не трогая - ни аккуратнейшим образом свернутых фалов, ни начищенных до блеска орудийных прицелов.
- Флот для меня - вся жизнь, - повторил Мартин. - Не говоря даже о замечательной компании. И, должен сказать по своему опыту, обычные матросы так же обходительны, как и офицеры.
