Джек кивнул, и воцарилось короткое молчание.
- Тогда есть еще вопрос экипажа, сэр, - сказал Аллен. - В связи со смертью капитана Латам и его первого лейтенанта, командующий думает, вы согласитесь, что лучший способ справиться с ситуацией - раскидать команду корабля небольшими группами по всей эскадре и укомплектовать фрегат с кораблей, которые идут на переоснащение.
- Черт подери, - сказал Харт, - я бы повесил мятежных ублюдков, если бы решал я. Всех до последнего. Но поскольку оба основных свидетеля мертвы, то, думаю, пусть будет так.
- Так как "Ворчестер" пойдет на переоснащение, - сказал Джек, - то я могу собрать отличную команду на фрегат только из его экипажа, людей, которые привыкли работать вместе, и среди них парочка старых сюрпризовцев.
- Так и сделайте, Обри, так и сделайте, - сказал Харт, и тем же тоном неловкой доброжелательности продолжил, - вам, конечно, следует предоставить какой-нибудь шлюп в помощь для такого рода экспедиции. Если хотите, я постараюсь, чтобы это оказался Баббингтон на "Дриаде".
- Благодарю вас, сэр, - ответил Джек. - Я бы предпочел именно это.
"Я бы предпочел именно это - сказал я, обаятельно ухмыльнувшись и кивнув", - написал Джек Обри в своем письме домой. В письме, начинавшемся: "Сюрприз", открытое море.
"Но я надеюсь, дорогая, ты не думаешь, что я неблагодарен или подл, когда говорю, что не доверяю ему. Я не верю в постоянство его доброжелательности. Если я изберу не того человека среди этих беев, или если операция пойдет не так, думаю, он без малейших колебаний спустит на меня всех собак, а после меня - на Уильяма Баббингтона.
Стивен тоже ему не доверяет".
Джек остановился, сообразив, что не сможет хорошо передать бурный отказ своего друга появляться в качестве агента разведки перед человеком "настолько слабовольным, несдержанным, настолько слабо владеющим своими страстями, и, весьма вероятно, болтливым как Харт, даже если контр-адмирал и мог в данный момент исполнять обязанности командующего, к чему прибавил: "это очень печально".
Но как только эти слова были написаны, они показались ему смешными, а его состояние так отличалось от прежней печали, что Джек громко рассмеялся.
- Ну, что теперь? - спросил сердито Киллик из спальни - один из немногих, кому не понравилось перемещение на "Сюрприз", и пребывавший в самом отвратительном настроении с тех пор, как покинули Мальту. Его предшественник - стюард капитана Латама, блудливый содомит по фамилии Хогг, поменял все - ничто не осталось как прежде. Шкафчик, где Киллик всегда держал иголку и нитку для мелкой починки одежды, оказался перенесен с правого борта на левый, а лючок, под которым он всегда работал, оказался заделан и закрашен. Киллик не мог ни найти что-либо, ни разглядеть свое шитье.
- Я просто смеялся, - ответил Джек.
- Окажись только этот Хогг сейчас у меня под иголкой, - пробормотал Киллик, сделав на лучшем шейном платке капитана Обри неверный стежок, - стал бы я учить его смеяться? Вот уж дудки...
Бормотание Киллика затихло, но у его гнусавого скулежа имелось любопытное всепроникающее свойство, и Джек, продолжая своё письмо, вполуха слышал продолжающийся поток недовольства: ...несчастливый корабль, и неудивительно... все изменили... акры гребаной бронзы... заделали мой лючок... как только этот несчастный содомит видел без света, когда шил черным по черному?
Это последнее оказалось настолько пронзительным, что ворвалось в ход мыслей Джека.
- Если ты не видишь там, шей на кормовой галерее, - крикнул он, забыв на мгновение, что это больше не "Ворчестер".
- Только кормовой галереи-то нет, сэр, теперь, когда мы деградировали до шестого ранга, - воскликнул Киллик со злорадным триумфом. - Кормовая галерея для самых лучших, а я теперь должен трудиться в поте лица во тьме.
"Киллик находится в ужасном настроении, к сожалению" - написал Джек, - "и никак не может утешиться, пока мы снова не вернемся на линейный корабль. Со своей стороны, меня абсолютно не волнует, если я никогда больше не увижу линейного корабля: после этих месяцев блокады хорошо оборудованный фрегат кажется мне идеальным кораблем, и то же самое я могу сказать обо всех моих офицерах.
Я отобедаю с ними сегодня, и у нас будет грандиозное поэтическое состязание, своего рода скачки, результаты которых решит тайное голосование".
- Киллик, - окликнул он, - налей мне рюмку битнера, будь добр. И себе одну, раз уж ты там. - Обед в кают-компании начинался раньше, чем у Джека, и он хотел почтить их пир.
- Его не осталось, сэр, - впервые за день довольным голосом отозвался Киллик, - разве вы не помните, что шкафчик упал в трюм, потому что люк в орлоп оказался сдвинут, о чем нам не сказали, и разбился. Так что ничего не осталось - все профукано, даже не понюхано, все ухнуло в трюм.
Всё профукано,
даже не понюхано,
Все ухнуло в трюм, - напел то же самое он грустным голосом.
- Ну что ж, - решил Джек, - я прогуляюсь по квартердеку - эффект будет тот же самый.
Эффект оказался даже лучше. Матросы уже расправились со своим обедом и выпили грог, но мичманская берлога все еще поедала гороховое пюре и свиные ножки с поджаренной копченой селедкой, закупленной в Валетте, и запах с камбуза плыл на корму, вызывая слюноотделение.
Тем не менее, копченая селедка действительно не была так уж необходима: счастье всегда придавало Джеку Обри аппетит, а в настоящее время его наполняло бессмысленное ликование, которое удвоилось от того, что он стоял на этом знакомом ему квартердеке, гораздо ближе к поверхности моря, чем на "Ворчестере", наблюдал впечатляющий набор парусов, толкающий "Сюрприз" к осту на встречу с "Дриадой" со скоростью почти в три узла при ветре настолько слабом, что многие корабли даже не набрали бы скорости, достаточной, чтобы слушаться руля, в то же время, Джек чувствовал гибкий подъем и спуск корабля на волнах с зюйда - более пластичное движение, чем у любого другого корабля из тех, что он знал.
Это было, в основном, бессмысленное и абсолютно поверхностное счастье: стоило только мысленно сдвинуться вниз на один слой, чтобы столкнуться с крайне сильным разочарованием в адмирале Торнтоне, еще на один - с шокирующим расстройством от битвы, ускользнувшей от них - битвы, которая, возможно, стала бы в один ряд с Сент-Винсентом и битвой на Ниле, и которая почти наверняка бы сделала Тома Пуллингса коммандером (продвижение, особенно близкое сердцу Обри), еще один слой - с его собственной глубокой озабоченностью провалом в Барке, а если нырнуть глубже - там всегда таились личные юридические и финансовые проблемы и беспокойство об отце.
Газеты на Мальте сообщали, что генерал Обри прошел сразу не менее чем в двух округах, и, казалось, что старый джентльмен теперь стал в два раза говорливее.
Он выступал против министерства чуть ли не каждый день, и теперь делал это исключительно в интересах крайне радикальных сил, увы, к вящему смущению министерства.
