- Я люблю пушки, - сказал Мустафа, когда они вернулись в каюту курить кальян и пить пунш. - Их нет сейчас, когда Венеция ушла из региона, а мне нужно все, что я могу собрать, чтобы захватить Кутали. Я рад, что вы привезли мне так много.
- И я был бы рад передать их собрату-моряку, - сказал Джек, улыбаясь. - Но это пушки моего хозяина, и я должен отдать их союзнику, лучше всего подходящему для того, чтобы помочь нам выкинуть французов из Марги. Как я полагаю, вы знаете, что два других джентльмена тоже предложили свои услуги, и, по справедливости, я должен услышать, что все заинтересованные лица могут предложить.
- Могу угадать, что вам сказал Исмаил, - воскликнул Мустафа. - Он сказал, что я - неграмотный корсар, ручкаюсь с французами, и мне ни на секунду не следует доверять. А Шиахан скажет вам, что я в сговоре с Али-пашой, замышляю бунтовать против султана, и мне ни на секунду не следует доверять, ха-ха-ха! Но никто из них не сможет сказать, что это не я завоевал Джербу, или не я успокоил Морею в двухлетней кампании - сотня городов и деревень в огне!
И ни один из них не сможет быть вам хоть как-то полезен, чтобы выбить французов из Марги. Исмаил - просто египетский евнух, напуганный грохотом и видом битвы, а Шиахан слишком стар для чего-либо похожего на войну, его стезя - переговоры, а с французами это не пройдет.
В то время если я овладею Кутали, то дело сделано! Мы атакуем с суши и с моря, а в это время в городе восстанут все мусульмане. Ничто не сможет справиться с внезапной угрозой - поверьте мне, капитан, ничто не сможет выдержать такой удар. Прошу, взгляните на мой корабль, и вы увидите, на что он способен, поймете, что за люди у меня на борту.
- Волосатые педерасты, - пробормотал Бонден, глядя в сторону, когда его капитан отправился на борт "Торгуда", приветствуемый звоном цимбал, и под этим он подразумевал не только бородатых, но диких, свирепых, темнокожих, страстных, грубых, яростных, порочных, свирепых и кровожадных.
У Джека создалось такое же впечатление, и он еще больше уверился в этом, когда увидел весь экипаж, весьма многочисленный экипаж: все имели определенную схожесть, хотя и были разных рас и цветов кожи - от сияющего черного до бледно-серого цвета бессарабцев, вероятно, их объединяла религия, и, несомненно, страх перед капитан-беем - провинившихся на "Торгуде" разрезали на куски для приманки - и заметно дрожали перед ним.
Все офицеры - турки, и, судя по умелому рвению, с которым они показывали свои большие пушки и стрелковое оружие, они понимали боевую часть своей профессии, в то время как способ, которым корабль развернулся, служил доказательством, что, по крайней мере, некоторые из них - компетентные моряки, но никто, казалось, не имел ни малейшего представления о порядке, дисциплине или чистоте, за исключением того, что касалось пушек.
Все пушки были бронзовыми и благородно сияли в лучах заходящего солнца. За исключением этого на "Торгуде", казалось, не имелось ни первого лейтенанта, ни боцмана, ни старшины уборщиков.
Такелаж чаще завязан узлом, чем сплеснен, когда требовалась его починка, обшивку палубы за грязью вообще не различить, а между орудиями лежали кучки человеческих испражнений.
Тем не менее, несмотря на это, "Торгуд" являлся грозным кораблем, как более крупная, более опасная разновидность пиратских кораблей, которые Джек видел в Вест-Индиях, но он не располагал временем для размышлений, потому что, показывая корабль, Мустафа также изложил свой план атаки Кутали, объяснив его с буйной жизнерадостностью. План требовал пристального внимания, особенно поскольку в морских терминах Грэхэм был не силен.
По сути, атака представляла собой бомбардировку с мелкосидящих канонерских лодок, вооруженных доставленными Джеком пушками, и сопровождаемую общим штурмом.
У Мустафы имелось почти сорок подходящих каиков вдоль побережья. Они пробьют с полдюжины проломов в стене, и его люди штурмом захватят крепость.
Турок внимательно посмотрел на Джека, но Джек ничего не мог сказать о штурме города, чьё побережье не знал, а защитников и укрепления никогда не видел, поэтому лишь вежливо склонил голову. В любом случае, большая часть его мыслей относилась к необычному зрелищу полускрытой пушки на миделе.
Средняя пушка в длинном ряду бронзовых восемнадцатифунтовок, казалось, весьма необычно возвышалась над своими товарищами, но необыкновенно большая крышка порта была сейчас закрыта, а парусный мастер набросил свою работу на большую часть орудия.
- Вот отрада моего сердца, - сказал Мустафа, сбрасывая парус, и, к своему удивлению, Джек увидел тридцатишестифунтовку - неслыханное, нелепое для фрегата оружие - даже линейные корабли первого ранга несли не более чем тридцатидвухфунтовки, и то лишь на нижней палубе. На её фоне остальные пушки казались карликами. А напротив, по левому борту, располагался её товарищ, необходимый противовес.
- Никогда не видел столь красивого орудия, - воскликнул Джек, разглядывая дельфинов, что обвивали клеймо короля Португалии и сильно изношенное запальное отверстие. - Но вы действительно считаете, что корабль выдержит нагрузку и отдачу? - спросил он, внимательно глядя на усиленную палубу, борт и тройные рым-болты, и пока шли до каюты, они обсуждали преимущества и недостатки данного калибра, неудобство разных калибров на одной палубе, дополнительный вес, расположенный так высоко на корабле, его влияние на качку в штормовую погоду, а над всем этим - смертоносный эффект тридцатишестифунтового ядра, поражающего противника на расстоянии.
В самой каюте - особенно великолепном помещении, завешенном пурпурными плотными шторами, появление кофе прервало дискуссию. Да и в любом случае, было очевидно, что Джек собирается уходить: Мустафа не смог убедить его остаться дольше или посетить находящийся рядом порт Карии, потому что у Джека уже назначено рандеву со своим консортом - "Дриадой".
Это побудило Мустафу еще раз пройтись по плану атаки, с достаточно убедительным учетом сил в его распоряжении, и снова высказать свое мнение о Шиахан-бее и Исмаиле.
Главным недостатком Шиахана, помимо жадности и скупости, являлся возраст. Возраст равнодушия и некомпетентности, и у Джека сложилось впечатление, что, хотя Мустафа, конечно, прогонит Шиахана из Кутали и, если сможет, вероятно, попутно убьет его, но на самом деле относится к нему без неприязни.
С Исмаилом - совсем другое дело: здесь раздались подробные, убедительные обвинения в вероломстве, лицемерии и предательстве - голос Мустафа поднялся еще выше, в глазах появилось устрашающее выражение: он призывал Бога проклясть детей своих детей, если он когда-нибудь позволит этому подлому женоподобному предателю превзойти в чем-либо его, Мустафу.
Джек видал эмоциональных людей, но ни одного, кто бы так разъярился, чьи огромные кулаки так дрожали бы от ярости, чьи глаза так налились бы кровью. Очевидно, между Мустафой и Исмаилом лежало нечто намного большее, чем схватка за спорный город, хотя, с другой стороны, Мустафа, несомненно, тоже жаждал обладать Кутали.
Капитан-бей громыхал как орган, а в баркасе у борта "Торгуда" Бонден произнес:
