И после дотошного пересказа слов вахтенного офицера, его изначального скепсиса и возрастающей уверенности, и как «Нимфа» легла на другой галс, мистер Томас весьма неторопливо сообщил, что поднявшееся над восточным горизонтом солнце осветило гуари
[45], этот корабль, очевидно, только что захватил небольшой ялик и тянул его на буксире. Фрегат немедленно и с похвальным усердием пустился в погоню, поскольку восходящее солнце явило на борту гуари французские мундиры. Но вскоре выяснилось, что преследуемый, который мог плыть куда круче к ветру, чем «Нимфа» со своим прямым парусным вооружением, с наветренной стороны обогнет мыс Промонторе, чего фрегат не сможет, и гуари скроется.
Здесь мистер Томас пустился в рассуждения о мореходстве — о преимуществах косого парусного вооружения против прямого и множестве всевозможных комбинаций, которые следовало использовать, получив настоящую мощь ветряной мельницы, теперь уже измеренную одним его другом — на все это Стивен не обращал никакого внимания, пока не услышал слова «так вот, вкратце, когда гуари находился на расстоянии кабельтова от мыса, у него сорвало фок — тот улетел по ветру, естественно — а на палубе какой-то парень заметался как чертик из табакерки, сбивая всех направо и налево».
— Конец действа я не видел, поскольку капитан окрикнул меня с той излишней, нетерпимой спешкой, которой подвержены моряки, требуя убраться с дороги — между прочим, хочу сказать, что на следующий день, когда он должен был принимать пилюли, я дал ему весьма приличную дозу, не колеблясь добавил две капельки настойки колоцинта в его слабительное, ха-ха-ха! Слава колоцинту и жидкому стулу. Разве вас это не позабавило, мой друг?
— Весьма-весьма, коллега.
— Я снова вернулся на палубу, когда наш корабль лег в дрейф, а шлюпка возвращалась с захваченного гуари, и в шлюпке сидел он, хохотал во всю глотку и махал друзьям, выстроившимся вдоль поручня и приветствующим его.
— О ком вы, коллега?
— О «чертике из табакерки», разумеется. Он хохотал во все горло, потому что ему удалось сбежать от французов, и махал своим друзьям на палубе, потому что служил на этом самом корабле до того как попал в плен. Когда-то был третьим лейтенантом на «Нимфе», и там все еще осталось полно его сослуживцев. Вот почему это так романтично, понимаете? Он удрал от французов, греб в море на маленькой шлюпке в надежде найти английский фрегат, который, как он слышал, крейсировал туда-сюда неподалеку от мыса, и его догнал вражеский патруль, когда он уже увидел наши марсели, а когда его спасли, то в последний момент он заметил, что спасителем оказался его собственный корабль. Должен сказать, именно он перерезал фал на гуари, отчего парус унесло в море. Спасен собственным кораблем! Если это не романтично, тогда я не знаю, что такое романтика.
— Уверен, даже Бэв из Антона
[46] с ним не сравнится. И это тот джентльмен, которого мы будем вскоре оперировать? Я рад. Всегда замечал, что человек с позитивным настроем выздоравливает быстрее остальных; и хотя извлечение блуждающей пули не похоже на рискованное хирургическое вмешательство, хорошо, когда все шансы на нашей стороне.
— Да, конечно, — с сомнением согласился Томас. — И наверняка мне стоило прооперировать его раньше, когда он был таким веселым; но в последние дни он резко погрустнел, погрузился в глубокую мрачную меланхолию — как висельник какой-то, потому что один болтливый дурак, знакомый, как и все мы, со сплетнями Валлетты, растрепал, что его... — Томас замолчал и кинул на Стивена многозначительный взгляд, — его жена вела себя весьма несдержанно. Вы понимаете, о чем я и о ком. Но надеюсь, это маленькое кровопускание принесет ему покой: не стоит забывать, что та же беда постигла уже многих мужчин, и большинство из них пережило эту травму.
Стивен намека Томаса не уловил, остался совершенно спокойным и спросил:
— Вы подготовили его к операции?
— Да. Три драхмы мандрагоры на пустой желудок.
— Мандрагора... — с легким презрением начал Стивен, но вошел морской пехотинец и прервал его речь.
— Мистер Филдинг шлет свои приветствия, — произнес он, — и спрашивает, почему его еще не прооперировали. Говорит, что ждет в лазарете уже дольше одной склянки.
— Передайте ему, что мы уже идём, — ответил мистер Томас. — Что вы имеете против мандрагоры, коллега?
— Совсем ничего, — отозвался Стивен. — Это мистер Чарльз Филдинг? Тот, о ком вы упоминали? Лейтенант военно-морского флота Чарльз Филдинг?
— Ну да. Я так и сказал, вы забыли? Чарльз Филдинг, муж дамы с псом, который так любит капитана Обри. Так вы не поняли намек? Не уловили смысл? Удивительно. Но это строго между нами.
Они прошли в лазарет, где, стоя в ярком свете из решетки над головой и выглядывая из полупортика, расположился высокий, темноволосый и крупный мужчина, который словно сошел с картины в комнате Лауры: на нем даже были те самые полосатые панталоны. Мистер Томас представил Стивена, и Филдинг спросил в дружеской манере:
— Как поживаете, сэр? — раскланиваясь, но без особого усердия.
Стало понятно, что то ли мандрагора мистера Томаса, то ли выпитый Филдингом ром возымели значительный эффект: голос лейтенанта был хриплым, а речь путаной. Стивену никогда не приходилось видеть человека, который с радостью ложится на операционный стол, сундук или стул; даже храбрейший опешил бы перед лицом хладнокровно сделанного надреза, а большая часть моряков постарались бы добавить изрядную порцию к предписанному снотворному.
Тем не менее, мистер Филдинг не впадал в крайности, как множество пациентов, а полностью держал себя в руках, и когда он снимал рубаху, то замечание, что лучше бы связать ему руки, потому что «если вы случайно дернетесь, мы можем задеть ножом артерию или перерезать важный нерв», принял удивительно спокойно и с мрачным и упрямым видом уселся, крепко стиснув зубы.
Пуля находилась глубже, чем предполагал Томас, и хотя они ковырялись в его спине, Филдинг что-то проворчал только раз или два, а когда её извлекли, глубоко дышал и обильно вспотел. Зашив спину и освободив ему руки, Томас взглянул Филдингу в лицо и сказал:
— Вы должны какое-то время лежать здесь в покое. Я пришлю санитара, чтобы с вами посидел.
— Я с радостью посижу с мистером Филдингом, — вызвался Стивен. — Когда ему станет лучше, я с огромным удовольствием выслушаю историю его побега.
Горячий и крепкий кофе довольно скоро вернул мистера Филдинга к жизни. После второй чашки он потянулся к своему сюртуку, вытащил из кармана кусок холодного пудинга с изюмом и мгновенно его поглотил.
— Прошу прощения, — с набитым ртом пробормотал он, — но за последние месяцы я так изголодался, что всегда ношу что-нибудь с собой.
