Тут вмешался ангел-хранитель с кляпом в руках, ибо он чуть не сказал «Диану».
Диана, кузина Софи и жена Стивена, временами действительно вела себя весьма вольно. В этот момент другой ангел-хранитель помог ему с вдохновением, так что Джек продолжил почти без запинки.
— ... ей совсем не нравился Хинидж Дандас из-за его выводка маленьких бастардов, пока я не рассказал Софи, как в детстве я тонул, а он меня спас.
— Конечно, вреда от этого не будет, — сказал Стивен.
Больше сказать он не успел — они приблизились к площадке, у которой швартовались шлюпки с военных кораблей, и среди них Бонден на прекрасном новом баркасе с фрегата.
Адмирал сдержал своё слово, и «Сюрприз» щедро снабдили припасами. Уже пополнили запасы воды, хлеба, говядины, доставили большую часть дров, а в полдень предполагалось прибытие пороховой баржи. Моуэт, первый лейтенант, казначей Адамс и весь экипаж были чрезвычайно заняты, но, несмотря на это, им удалось найти время, чтобы украсить баркас, а гребцы потратили всё свободное от вахты время, чтобы приукрасить себя или хотя бы одежду.
Многим капитанам нравилось, чтобы гребцы их шлюпки носили единообразную одежду, иногда в соответствии с названием корабля: на «Изумруде», например — ярко-зелёные рубашки, на «Нигере» — всё черное, на «Арго» пользовались бледно-жёлтым цветом, а иногда в соответствии с личным вкусом капитана, но Джека такие вещи совершенно не интересовали, и он не отдавал на этот счет никаких приказов.
Однако его команда взяла вопрос с форменной одеждой на себя, чувствуя обязанность поддержать честь корабля, что было не так-то просто в Вест-Индиях, земле показного лоска и сверкающих белых гробниц, и решила, что в сложившихся обстоятельствах лучше всего надеть шляпы с загнутыми широкими полями и трехфутовой лентой с вышитой надписью ЕВК «Сюрприз» и развевающимися концами, снежно-белые рубашки, не менее великолепные панталоны, плотно облегающие талию и расширяющиеся книзу, с красными и синими лампасами, заплести косицы до пояса (те, кого природа не наградила пышной шевелюрой, восполнили недостаток паклей), повязать черные шейные платки и надеть на огромные, расплющенные от постоянной беготни босиком ноги изящные башмаки с бантами. В таком наряде они могли достойно отвезти своего капитана на заседание трибунала на “Неудержимом” (мероприятие, требовавшее полной парадной формы), но не могли сойти на грязный причал, рискуя испортить весь эффект, поэтому они наняли четверых туземных мальчишек управляться со сходнями и отталкивать шлюпку.
Сходни были короткими, но гребцы баркаса плавали с доктором Мэтьюрином не первый год и хорошо знали о его способности оступаться на трапах, вываливаться из кормовых иллюминаторов и падать с причала, так что все они вытянули шеи, внимательно наблюдая, как он осторожно и неуверенно продвигается над полосой грязи.
Не то чтобы они сейчас опасались за его жизнь, поскольку море здесь было совсем мелким, но во время отлива вода ужасно грязная, и, шлёпнувшись в неё, он мог забрызгать их одежду. А если придётся его спасать, всю напрочь заляпает. Этим утром Мэтьюрин казался совершенно не подходящей компанией для их капитана — в синем с золотом мундире Обри выглядел великолепно. На боку у него висела сабля, подарок общества Ллойда, в четвёртой петлице — медаль за битву при Ниле. Турецкая награда — бриллиантовый челенк — сверкал на великолепной шляпе с золотым позументом, надетой поперёк, в стиле Нельсона. Он был вымыт и выбрит — как, впрочем, и всегда, даже в самых суровых условиях. Тщательно расчёсанные волосы, собранные сзади и перевязанные широкой чёрной лентой, были тщательно напудрены.
В противоположность Обри, доктор Мэтьюрин был, как обычно, небрит и, похоже, не посчитал нужным умыться. Он был в бриджах, расстегнутых на одном колене, нелепых чулках и замызганном старом плаще, который его слуга дважды пытался выбросить. Кроме того, он, видимо, пребывал в уверенности, что причёсанный щёткой старый парик придаёт ему приличный вид.
— Может быть, сэр, — сказал Бонден, — доктору лучше бы на плоскодонке вернуться назад, на корабль. Тут одна с овощами как раз задержалась. Он кивнул в сторону похожей на корзинку плоскодонки, стоящей у края причала, более устойчивого и подходящего перевозчика.
— Ерунда, — сказал Стивен, ступая на сходни. — Я отправляюсь на «Неудержимый». Они считают, что для меня эта погрузка, этот переход, как игра в кегли для собаки, — недовольно пробормотал он, переступая мелкими шажками.
Доска под его ногами дрогнула от лёгкого всплеска дальней волны, он пошатнулся и слабо вскрикнул, но Джек подхватил его сзади под локти, поднял и перенёс через планширь в шлюпку, где сильные руки передали его, как мешок, на кормовое сиденье.
Те же сильные руки помогли ему подняться по трапу флагмана, оберегая, следя за каждым шагом, напоминая об осторожности и придерживая. К тому времени, как Стивен добрался до квартердека, Джека, должным образом взошедшего на борт, уже встретили с подобающими церемониями и препроводили на корму. Однако там оказался мистер Бучер, бывший хирург «Норфолка», а теперь военнопленный.
— Добрый день, мистер Бучер, — сказал Стивен, — как любезно с вашей стороны прийти сюда. Я очень вам обязан.
У Бучера имелся необычайно богатый опыт, и хотя он не был особенно образованным и не обладал другими знаниями, кроме профессиональных, он владел таким даром диагностики, равный которому Стивену доводилось встречать редко.
— О, совсем нет, — ответил тот, — я так рад хоть немного отплатить вам за доброту, проявленную к бедному капитану Палмеру. — Он взял понюшку табака и добавил: — Мистер Мартин уже спустился вниз.
— Возможно, нам следует присоединиться к нему, — предложил Стивен.
— Полагаю, да, — ответил Бучер. — Но прежде позвольте спросить, почему вы оперировали здесь, а не отправили больного в госпиталь? На Ямайке, с её вредными испарениями и жёлтой лихорадкой, я бы это понял, но в таком здоровом месте, как Барбадос...
— Видите ли, на самом деле у него немного тяжёлый характер, он перессорился почти со всеми своими коллегами-медиками, в том числе и с персоналом госпиталя.
— О, в таком случае я его понимаю. Кроме того, хоть в госпитале и намного удобнее оперировать, с выживаемостью всё иначе. По мне, так пусть он лучше будет в море. Я видел, как после ампутации за неделю умирает целая палата, в то время как несколько человек, которых пришлось держать на корабле из-за недостатка места, выжили. Некоторые всё ещё живы.
Пациент казался не особенно тяжёлым. Он поблагодарил мистера Бучера за визит, поздравил с предстоящим освобождением — шведский корабль, который должен был доставить освобожденных под честное слово американских офицеров, встал на якорь этим утром — и передал привет друзьям в Бостоне. Но он знал, что вопрос, будет ли он жить, остаётся открытым, и остро чувствовал беспристрастные оценивающие взгляды Бучера. Он прекрасно понимал, что тот уже вынес свой приговор, и говорил всё быстрее, пытаясь доказать, что эта оценка неверна, что он вполне хорошо себя чувствует, а проблема с его раной и повторяющимися приступами лихорадки не имеет особого значения.
