— Но это же будет воскресенье, — воскликнул молодой коммандер, прекрасно понимавший, что каждый из представших перед судом будет признан виновным и приговорен к смерти.
— В этом и весь смысл, — сказал Гул. — Повешение в воскресенье очень необычно. Огласи мы приговор в понедельник, в казни во вторник не было бы ничего особенного, даже с таким числом повешенных. А если бы адмирал отложил повешение до следующего воскресенья, эффект вышел бы уже совсем не тот.
Вскоре после начала суда мистер Стоун заговорил со Стивеном, которого обнаружил на опустевшем полуюте после продолжительных медицинских консультаций сначала с адмиралом, потом и со сходящим с ума мистером Уотерсом.
— Ах, доктор Мэтьюрин, у меня есть новость, которая заинтересует капитана Обри — вы же знаете, какая порой необычная и обрывочная информация попадает в секретариат главнокомандующего. Мой информатор, весьма надёжный источник, сообщил, что «Спартан» вышел в из Нью-Бедфорда пять дней назад с запасами продовольствия на три месяца.
Всё это он произнёс со слегка таинственным видом, явно желая, чтобы Стивен понял — Стоун имеет дело с разведкой, ему известно, что доктор работает на разведку, и он, Стоун, был бы не прочь поболтать на эту тему.
Стивен с непроницаемой сдержанностью отразил эту попытку общения, сделав вид, что ничего не понял, и был уверен — Стоун больше никогда не позволит себе с ним такого безрассудной и неподобающей беседы.
Однако он понял, что его двойственное положение известно, или о нём, по крайней мере, догадываются там, где он считал себя в безопасности, и чем сильнее эта новость распространяется, тем меньше пользы приносит его работа и тем менее безопасной она становится.
— Наконец-то, сэр! — такими восклицаниями встретили в кают-компании младших офицеров капитана «Сюрприза», который вошел, пригнувшись, как всегда, и придал лицу подобающее любезное выражение. — Вот и вы, сэр, добро пожаловать.
Моуэт подвинул ему стул, и капитан поместился рядом с ним за длинным столом, напротив Бучера, почётного гостя, сидевшего справа от Моуэта. Просторная, низкая, переполненная кают-компания выглядела как обычно — обедающие разместились по четыре человека с каждой стороны стола и по одному в торце. Столько же стюардов сновало по комнате или стояло позади гостей. Киллик тут же встал за стулом Джека, а огромный Падин Колмен склонился позади Стивена. Атмосфера тоже была привычной — «Сюрприз» всегда считался гостеприимным кораблём, гости болтали и смеялись, так что даже прибытие пост-капитана не могло заглушить это веселье.
— Мы оставили вам пудинг, сэр, — сказал Моуэт. — А мистер Бучер загадывал нам за обедом загадки, некоторые — ужасно хитрые. Вот, например, одна, мы её никак не отгадаем: что никогда не выходит из моды?
Джек попытался придумать что-нибудь остроумное, однако, после того как совсем недавно он наблюдал людей, отчаянно пытавшихся бороться за жизнь, это оказалось не в его силах. Поэтому он просто сидел, кивая головой, с любезным и заинтересованным видом. Тут и там за столом делались различные предположения, но все ответы оказывались неправильными.
— Нет, джентльмены, — сказал Бучер, — вы никогда не отгадаете, хотя это очень даже знакомое вам дело. Что никогда не выйдет из моды — производить бастардов, ха-ха-ха!
За мгновение до того, как рассмеяться (несколько более искренне, чем подобало случаю) Джек увидел, как на него тут же обратились взгляды всех его офицеров, выражая одобрение и поддержку. И вся команда последовала примеру капитана, расхохотавшись так оглушительно, что Бучер остался очень доволен, а высокий американский мичман, которому пришлось отгадывать загадки хирурга на протяжении тысяч миль похода, сильно удивился — ему они и тогда казались весьма невесёлыми.
Воодушевлённый Бучер вопросил:
— Что говорит человек, который хоть и вытягивал руки, но стукнулся лбом о дверь в темноте?
Однако появление пудинга положило конец его загадкам. Это был любимый пудинг Джека — «пятнистая собака», изысканный и величественный варёный пудинг с изюмом, первый по-настоящему сочный и мягко лоснящийся от сала пудинг с тех пор, как они ушли к северу от тропика Козерога. Но сейчас Джек отдал бы пятифунтовую банкноту за возможность выбросить свой кусок в окно или хотя бы завернуть в носовой платок и сунуть в карман. Ему пришлось собрать всю свою железную волю, чтобы запихнуть в себя эту липкую массу — под одобрительными взглядами Моуэта, который сберёг для него самый жирный кусок, и стюарда, руководившего приготовлением пудинга.
К счастью, вскоре после этого скатерть убрали и начались тосты. Среди прочего пили за жён и возлюбленных, и хотя за столом слышались обычные шутливые слова «пусть жены и возлюбленные никогда не встречаются», заметно было, что вряд ли нашёлся бы хоть один человек, оставшийся равнодушным к этим тостам после такого долгого плавания.
Возможно, некоторую роль в этом сыграла вызванная опьянением сентиментальность, но не для всех, конечно. Джек, например, совсем не пил, однако его глубоко тронуло внезапно возникший в голове образ дома — прекрасное видение, затмившее впечатления этого ужасного дня и роящиеся в голове мысли. Поэтому единственный способ исполнить долг гостеприимства перед офицерами кают-компании и гостями, какой он смог придумать — выпить с каждым из них по очереди. Он сделал это в порядке старшинства, а просто против часовой стрелки: «Мистер Моуэт, стакан вина с вами, сэр, за вашу музу. Мистер Бучер, пью за вас, сэр, и за берега Потомака».
Аллен, седовласый штурман «Сюрприза», был отличным моряком, но на официальных собраниях он обычно вел себя так застенчиво, неловко и скованно, что лучше его было даже не пытаться разговорить. Но этим вечером он, раскрасневшись от удовольствия, ответил на тост Джека низким поклоном, наполнил бокал и осушил его с сердечными словами: «За ваше здоровье, сэр».
За Алленом сидел Хани, помощник штурмана, которого Джек временно назначил исполняющим обязанности лейтенанта, и когда Хани закончил объяснять своему соседу справа значение английского пэрства, Джек обратился к нему через стол и выпил с ним.
Потом, когда графин проделал полный круг, Обри обратился к соседу:
— Мистер Уинтроп, давайте выпьем за бостонских дам.
Затем последовал казначей Адамс, весельчак, сейчас просто сияющий от того, что свинина, говядина, хлеб, свечи, табак, ром и одежда погружены на борт и тщательно занесены в гроссбухи. Но когда он выпил свое вино, Джек воскликнул:
— Давайте, сэр, я вижу свет Господень в этом стакане, а это, несомненно, почти государственная измена, давайте его аннулируем». Примерно то же могло быть сказано про скромный тост Мартина, но Джек питал слишком сильное уважение к священникам, чтобы на это указывать. Опустошив свой бокал, он налил еще один со словами: «Киллик, отнеси это мистеру Мейтленду (еще одному временно исполняющему обязанности лейтенанта, стоящему на вахте) и передай, что я пью за него». Потом настала очередь Говарда, офицера морской пехоты, чье лицо стало таким же красным, как и мундир, и чей желудок едва ли мог принять хоть каплю вина, в то время как душа явно этого желала. И наконец, очередь дошла до соседа слева:
