— Боже мой, нет, сэр. Американцы переправили всё до последнего пенни на «Норфолк» в течение часа после захвата. Тем не менее, нам удалось перехватить некоторые конфиденциальные бумаги.
После этих слов возникла пауза. Пауза, которая показалась капитану Обри крайне неприятной. Нежелательный провал. Взлом потайной бронзовой шкатулки показал, что эти бумаги на самом деле представляют собой деньги, огромные деньги, хотя и не в таком явном виде как монеты. Это были неофициальные сведения, полученные им случайно, в качестве друга Мэтьюрина, а не его капитана. И настоящим хранителем на самом деле был Стивен, чьё начальство в разведке указало, где найти шкатулку и что с ней делать.
Ему не сказали, для чего предназначена эта шкатулка, но не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться: столь огромная сумма, в такой анонимной и свободно обращающейся форме, послужит как минимум для свержения правительства. Очевидно, капитан Обри не мог открыто говорить об этом, за исключением того крайне маловероятного случая, если бы адмирал был в курсе дела и сам завел разговор. Но Джеку не нравилось это утаивание, было в нем что-то хитрое, нечестное и подлое, и молчание становилось для него все более гнетущим, пока он не понял, что на самом деле сэр Уильям огрызком карандаша на углу донесения пытается перевести девяносто семь тысяч долларов в фунты и разделить результат на двенадцать.
— Прошу прощения, я на минутку, — сказал адмирал, с просиявшим лицом отрываясь от созерцания полученной суммы. — Мне нужно помочиться.
Адмирал скрылся на кормовом балконе, и, дожидаясь его возвращения, Джек вспомнил свой разговор со Стивеном, состоявшийся, когда «Сюрприз» приближался к эскадре.
В силу характера и избранной профессии, Стивен был чрезвычайно замкнут. Они никогда не говорили об этих векселях, облигациях, банкнотах и прочем, пока не стало ясно, что в ближайшие несколько часов Джека вызовут на флагман. Тогда, укрывшись на кормовой галерее фрегата, Мэтьюрин произнес:
— У всех на слуху четверостишье:
Напрасно герои могут сражаться, а патриоты бесноваться;
Если золото тайну от подлеца к подлецу иссушает
[1].
Но многие ли знают об этом?
— Только не я,— сказал Джек, от души рассмеявшись.
— Так мне тебя просветить?
— Будь так добр, — сказал Джек.
Стивен, держа вахтенное расписание как воображаемый свиток, с многозначительным взглядом продолжил:
— О вексельный кредит! О лучший из лучшайших!
Коррупции он крыльев придает легчайших!
Один лишь листик армии поднимет,
Или к дальним берегам сенат задвинет.
Возможностей мильён невидимый лоскут в себе несет,
В тиши он покупает королеву иль короля продает...
— Вот бы кто-нибудь попытался подкупить меня, — сказал Джек. — Когда я думаю о состоянии своего банковского счета у Хорсов, то готов переправить на дальние берега сколько угодно сенаторов всего за пятьсот фунтов. А за тысячу — так и весь совет адмиралтейства.
— Не сомневаюсь, ты смог бы, — продолжил Стивен. — Но ты понимаешь, что я имею в виду? На твоём месте я бы умолчал об этой несчастной бронзовой шкатулке и лишь вскользь упомянул о некоторых конфиденциальных бумагах, чтобы успокоить свою совесть. Я пойду с тобой, если можно, и если адмирал проявит излишнюю любознательность, то смогу обстенить паруса.
Джек с умилением посмотрел на Стивена: доктор Мэтьюрин свободно говорил на латыни, греческом и полудюжине современных языков, но оказался совершенно неспособен освоить английский жаргон или сквернословие, не говоря уж о морских терминах, без которых не обойтись на борту корабля. Джек подозревал, что Стивен до сих пор путает бак с ютом.
— Чем меньше ты об этом скажешь, тем лучше, — добавил Стивен. — Я бы предпочел...
Но на этом он остановился. Он не закончил фразу словами, что предпочел бы никогда не видеть этих бумаг и не иметь с ними никаких дел, но это было так. Деньги, хотя и необходимые в некоторых случаях, плохо влияли на разведку. Со своей стороны, он никогда не имел дел с «бирмингемскими фартингами». И такая огромная, чудовищная сумма может поставить под угрозу всех, кто с ней соприкасается.
— Уж не знаю почему, Обри, — сказал адмирал, вернувшись, — но похоже, теперь я бегаю в гальюн после каждого стакана. Может, это старость, и ничего не поделаешь, а может, какие-нибудь из этих новых пилюль могли бы помочь. Я бы проконсультировался с вашим хирургом, пока чинят «Сюрприз». Я слышал, он именит, его приглашали к герцогу Кларенсу. Но оставим это. Продолжайте, Обри.
— Да, сэр. Не обнаружив «Норфолк» в Атлантике, я последовал за ним в Южное море. У архипелага Хуан-Фернандес мы ничего не обнаружили. Но немного погодя я узнал, что «Норфолку» удалось посеять панику среди наших китобоев вблизи побережья Чили и Перу и у Галапагосов. Поэтому я последовал на север, по пути отбив один из захваченных кораблей, и достиг островов вскоре после его отплытия оттуда. Но снова я получил довольно точную информацию о том, что противник следует к Маркизским островам, где его капитан намеревался основать колонию, а по пути перехватить полдюжины китобойных судов, промышляющих в тех водах. Так что я последовал на запад, и тут я сокращу затянувшийся рассказ: после нескольких недель довольно приятного плавания, когда мы шли точно по следу — нам попадались его бочки из-под говядины — мы попали под крайне неприятный шторм — неслись с голыми мачтами день за днём. Мы его пережили, а он — нет. Мы нашли обломки «Норфолка» на коралловом рифе вблизи неизвестного острова к востоку от Маркизского архипелага. Не буду утомлять вас подробностями, сэр, скажу лишь, что выживших мы взяли в плен и как можно скорее направились к мысу Горн.
— Отличная работа, Обри, просто великолепная! Боюсь, ни славы, ни денег с «Норфолка» вам не достанется, его постигла божья кара, и это самое главное. И я полагаю, вы получите деньги за пленных. И, конечно, есть еще ваши восхитительные призы. Нет, в целом я весьма удовлетворён результатами экспедиции. Мои поздравления. Давайте выпьем по стаканчику эля. Из моих запасов.
— Весьма охотно соглашусь, сэр. Но мне ещё нужно кое-что рассказать вам о пленных. С самого начала капитан «Норфолка» повёл себя очень странно: в первую очередь он заявил, что война закончилась...
— Весьма возможно. Вполне допустимая военная хитрость.
— Да, но были и другие странности, например, его увёртки, которые я не мог понять, пока не выяснил, что таким образом, что вполне естественно, он пытается спасти часть своего экипажа. Некоторые его матросы дезертировали из нашего флота, а некоторые даже участвовали в мятеже на «Гермионе»...
— На «Гермионе»! — воскликнул адмирал, и на его побледневшем лице промелькнул гнев при воспоминании о том злосчастном фрегате и ещё более злосчастном мятеже, когда его экипаж расправился со своим жестоким капитаном и большинством офицеров и передал корабль врагам в испанском Мэне. — Тогда погиб мой юный кузен, сын Дрого Монтагю. Ему сломали руку, а затем изрубили на куски. В тринадцать лет он был уже таким одаренным юношей, что большего и желать трудно. Вот трусливые негодяи!
