— А разве его не освобождают от ответственности парламентские привилегии?
— Насколько мне известно, они покрывают все, кроме государственной измены и тяжких преступлений. Не думаю, что рыночные махинации тянут хотя бы на второе, но рискну предположить — генерал перестраховывается. Он собирается затаиться, ничем не рискуя, чтобы вся вина пала на сына и друзей. Ужасный старик, знаете ли.
— Я встречался с генералом Обри.
— Возвращаясь к Холройду: один совет он все же дал. Поскольку вся защита строится на идентификации человека из почтовой кареты, запустившего эту ложь, нам следует обратиться к независимому охотнику на воров. Холройд назвал мне человека, пригодившегося ему в нескольких делах. Лучший в Лондоне, его обычно нанимают страховые конторы. Поскольку время поджимает, я взял это на себя и нанял его, хотя берет он гинею в день плюс расходы на проезд. Сейчас он на кухне. Вы ведь согласитесь с ним увидеться?
— Господи, да я с палачами запанибрата бываю ради интересного трупа, и уж точно не буду брыкаться при виде охотника на воров.
Охотник по имени Пратт выглядел как скромный лавочник средней руки или, быть может, клерк у законника. Он знал о всеобщей неприязни к своему занятию, столь близкому к обычному доносительству, и поэтому застенчиво стоял, пока его не попросили сесть. Сэр Джозеф сообщил, что вошедший джентльмен — близкий друг капитана Обри, доктор Мэтьюрин, прежде ему пришлось уехать отправиться к пациенту в деревню. В его присутствии Пратт может говорить открыто.
— Хорошо, сэр. Хотел бы, чтобы у меня для вас были новости получше... В душе я понимаю суть дела, но пока что нет ничего, что можно было бы предъявить в суде. Естественно, все это с самого начала было жульничеством — достаточно хоть раз взглянуть на капитана. Но все равно необходимые проверки я сделал. Нет в парламенте ни одного работающего над законами служащего по имени Эллис Палмер или хотя бы чего-то похожего. Нет таких и среди членов научных обществ, кроме мистера Эллиота Палмера — но ему под восемьдесят, и он прикован к дому подагрой. Так что, когда я закончил с поисками в Лондоне, то отправился в Дувр. В "Корабле" вспомнили про квакера и бахвалившегося парня, и про ссору насчет экипажа, но на мистера Палмера особого внимания никто не обратил. Никто не припоминает, что раньше его видел, и не смог дать четкого и надежного описания его внешности. Ну, да все равно, удача улыбнулась мне в Ситтингборне. Там вспомнили, как требователен он был к вину, дочка хозяина трактира рассказала, что ей показалось в нем странным: был он у них всего лишь раз, а говорил и вел себя, будто знает это место годами. Ее описание совпало с тем, что дал капитан — очень полезно иметь минимум две версии. Я вернулся в город с зацепками, уже имея кое-какое представление о человеке и местах, где его искать. Образованный парень — этот человек, в смысле. Может быть, есть связи среди судейских, а может, даже и в церкви — почему бы и не лишенный сана священник? Похоже, что часто бывает в игорных домах поприличней. Обратно я ехал с тем же форейтором, что вез капитана и мистера П. Первого он высадил у клуба, а второго — на Бутчер-роу. Это сразу за Холливел-стрит, сэр, в сторону Сити.
Последняя фраза предназначалась Стивену, размышлявшему: "Мои вещи пошиты в Лондоне, мои полуботинки — тоже. Я и пяти слов не произнес, и весьма неплох в сохранении бесстрастного выражения лица, но все же этот человек понял, что я не местный. Или я себе льщу все эти годы, или же он чрезвычайно проницателен".
— А потом, сэр, — продолжил Пратт, обращаясь более к сэру Джозефу, — форейтор, увидев, как пассажир ушел на север, к Белл-ярд, откатил экипаж на Темпл-лейн, попросил уличного мальчишку напоить лошадей и вернулся к пирожковой лавке на углу Темпля, где стоят наемные экипажи. Лавка открыта всю ночь. Он там стоял вместе со знакомыми кучерами, доедая второй пирог с бараниной, когда увидел мистера П. на противоположном тротуаре. Тот шел очень устало, с маленькой дорожной сумкой и портфелем для бумаг. Мистер П. пересек Флит-стрит с севера на юг — вы же представляете, сэр? — и окликнул первый же экипаж. Форейтор не слышал, куда он поехал, но на следующий день я нашел извозчика. Он вспомнил, что вез джентльмена из Темпля в Лайон-инн очень ранним утром. Лайон-инн.
Последняя фраза предназначалась Стивену, размышлявшему: "Мои вещи пошиты в Лондоне, мои полуботинки — тоже. Я и пяти слов не произнес, и весьма неплох в сохранении бесстрастного выражения лица, но все же этот человек понял, что я не местный. Или я себе льщу все эти годы, или же он чрезвычайно проницателен".
— А потом, сэр, — продолжил Пратт, обращаясь более к сэру Джозефу, — форейтор, увидев, как пассажир ушел на север, к Белл-ярд, откатил экипаж на Темпл-лейн, попросил уличного мальчишку напоить лошадей и вернулся к пирожковой лавке на углу Темпля, где стоят наемные экипажи. Лавка открыта всю ночь. Он там стоял вместе со знакомыми кучерами, доедая второй пирог с бараниной, когда увидел мистера П. на противоположном тротуаре. Тот шел очень устало, с маленькой дорожной сумкой и портфелем для бумаг. Мистер П. пересек Флит-стрит с севера на юг — вы же представляете, сэр? — и окликнул первый же экипаж. Форейтор не слышал, куда он поехал, но на следующий день я нашел извозчика. Он вспомнил, что вез джентльмена из Темпля в Лайон-инн очень ранним утром. Лайон-инн.
Взгляд Пратта на секунду застыл на Стивене, но тому довелось знать этот забытый, лежащий вдали от основных улиц ряд домов, некогда прибежище адвокатов Канцлерского суда, потому Стивен заметил:
— Я думаю, мистер Пратт начал с замечания о том, что у нас все еще нет улик, что мы не приближаемся к развязке, а скорее пересматриваем текущую позицию, а потому, пожалуй, я смогу отлучиться на минутку. — Он извиняюще улыбнулся сэру Джозефу. — Я всю ночь провел в дороге.
— Конечно, конечно, вы знаете куда.
Стивен знал дорогу. Знал он и то, что в плохо освещенной, уставленной книгами уборной всегда горит лампа. Стивен вынул из обертки сигару, разломил ее надвое, поджег одну половину от лампы (огнивом он пользоваться не умел) и уселся, глубоко вдыхая дым.
Где-то в глубине дома послышался звук кофемолки. Без сомнения, она закреплена на кухонной стене, поскольку вибрация передалась всему зданию. Стивен улыбнулся — табак сейчас и кофе в перспективе умиротворили хотя бы верхушку его сознания, раздраженную невероятно неудачной ночной поездкой в трясущемся дилижансе с пьяными попутчиками. Остальной части помочь было не так легко. Мало что он знал об английском праве, но был уверен: Джека Обри наверняка уничтожат. Стивен волновался и за своего друга Мартина, которому прооперировал (возможно, слишком поздно) опасно ущемленную грыжу, он оставил Мартина в хорошем самочувствии, но все еще в смертельной опасности. Вдобавок настоящим испытанием стало пребывание с Софией по возвращении в Эшгроу.
Стивен был глубоко привязан к Софии, а она — к нему, но сейчас все эти слезы, нескрываемая тревога и необходимость в поддержке вызывали что-то вроде разочарования. Конечно, утомление от длинной поездки и внезапный переход от счастья к горю сильно повлияли, но ему казалось, что Диана (по крайней мере, его идеальная Диана) показала бы больше храбрости, силы духа, даже мужественности.
