— Вы слишком добры. Но действительно, возможности открываются великолепные, лучше чем даже у Гумбольдта
[43]. В иное время мое сердце отстучало бы "Все по местам" от таких перспектив, но сейчас...
— Конечно же, конечно. Я имел в виду только самую общую картину, хотел узнать — будете ли вы в принципе против или в конце концов эта возможность реализуется. Дождь усиливается, не вернуться ли нам? В любом случае, в следующие полчаса нужно переодеться, а надевать шелковые чулки на мокрые ноги неприятно и даже опасно. Они должны высохнуть сами, полотенце не даст нужного результата.
— Зачем, ради всего святого, мне нужно переодеваться?
— Мы обедаем с сэром Джозефом Бэнксом на площади Сохо вместе с дюжиной других джентльменов. Там будет Донован
[44].
— Буду очень рад повидать мистера Донована, — заверил Стивен, проведя рукой по лбу. Перед расставанием он спросил:
— Позволите ли мне неделикатный вопрос? Тот вексель, который пытались обналичить, появился не из очевидного источника в адмиралтействе?
— Нет, нет. Определенно нет, я бы вам сразу сказал. Натан еще не раскрыл все детали предложения, а дальше и не зашло. Документ не покидал Англию, да и предложение отозвали, будто его автор счел риск чрезмерным. Но в этом замешан один из дипломатических курьеров. Ясно, что инициатива шла от кого-то сверху и в другом министерстве. Боюсь, будет чрезвычайно сложно загнать этого субъекта в угол.
Перед поездкой на торги Стивен Мэтьюрин нанес последний визит Лоуренсу. Адвокат выглядел постаревшим, усталым и разочарованным.
— По правде, Мэтьюрин, очень трудно помочь вашему другу. Когда я предположил, что в связи с неприятной природой некоторых свидетельств ему не стоит присутствовать на процессе, он сразу же ответил с оскорбительно-знающим выражением лица, будто мне нельзя доверять защищать интересы клиентов, что он предпочитает видеть все своими глазами. Большее вывело бы его из себя, и мы вежливо расстались только благодаря присутствию его прелестной жены. Гораздо более прелестной, чем он заслуживает, да и более умной.
— Вам нужно принять во внимание, что я немало времени потратил на подрыв его уверенности пусть и не в законе, но в судах и законниках.
— Но не в его же собственном адвокате, черт побери! Это называется преступным избытком усердия. — Лоуренс отвернулся и громко чихнул. — Простите меня. Вам не случалось чувствовать себя дьявольски раздражительным поутру?
— Я дьявольски раздражителен почти каждое утро, но особенно когда простужаюсь, или, Боже упаси, подхватываю грипп. Дайте я ваш пульс проверю.
— Нет, нет, благодарю. Я только что проходил мимо Падди Куинна. Он сказал "ничего страшного" и выписал бутыль лекарства. Я поздно лег, ничего страшного.
Стивен не считал за человека этого хвастливого шарлатана и конокрада Куинна, но врачи должны соблюдать хотя бы видимость приличий между собой, поэтому он промолчал.
Дважды прочистив нос и порывшись в бумагах на столе, Лоуренс спросил:
— Кто этот мистер Грант, которого они собираются вызвать? Флотский?
— Пожилой лейтенант, сейчас уже, наверное, уволенный по старости. Когда-то давно у него был определенный опыт плавания в Новую Голландию, или Австралию, если вы так предпочитаете. Джеку Обри приказали отвести туда "Леопард", и Гранта назначили на корабль. Но по пути ужасный старый "Леопард" напоролся на айсберг в высоких южных широтах. Мистер Грант решил, что корабль утонет, и покинул его на лодке вместе с несколькими придерживавшимися того же мнения матросами. Обри остался со своим кораблем, отвел его на отдаленный и, добавлю, восхитительный остров, починил "Леопарда" и привел к месту назначения — в так удачно названный нашим Бэнксом Ботани-Бей. Грант выжил, но его так никогда и не повысили. Виной этому он считает зловредность Джека Обри. Написал множество клеветнических писем на эту тему и даже несколько памфлетов, в которых обвиняет Обри во всех видах нечистоплотности. Бедняга не совсем психически здоров.
— Понимаю, — сделал пометку Лоуренс.
— Вы выглядите мрачным.
— Конечно. Утверждения против человека, сделанные его врагами, всегда кажутся более убедительными, чем те, что делаются в его поддержку друзьями. Господь свидетель, обвинению удалось наскрести полно врагов и обратиться со злыми намерениями почти ко всем, кто с ним встречался. Кстати, он не может же на самом деле быть отцом черного католического священника?
— Молодой человек — не священник. Он только церковный служка, а незаконнорожденный не может продвинуться выше без особой милости.
— Экзорцист, псаломщик, священник — все одно и то же, поскольку он католик. Представьте себе, какое впечатление это произведет на судью — сурового пуританина, агрессивного противника равных прав для католиков и вест-индского рабовладельца. Квинборо — многословный судья, он не в состоянии избавить суд от чтения морали на подобные темы. Это одна из причин, почему я хотел пощадить Обри и предложил остаться в стороне.
— Вероятно, вы ошибаетесь в своем подзащитном. По его веселой, розовощекой, сытой внешности такого не скажешь, но в действительности он своего рода стоик. Силу духа он ценит превыше всех добродетелей. Раз уж привязан к столбу, то должен пройти через все. Но скажите, разве можно не явиться в суд по собственному почину? Не сочтут ли это самовольной отлучкой?
— Конечно, можно. Это же процесс в ратуше.
— И приговор выносится через посредника?
— А разве солиситоры Обри не разъяснили так, что должно быть понятно даже для недалекого ума? Речь идет о преступлении средней тяжести, переданном суду королевской скамьи. Естественно, тут есть кое-какие аналогии с гражданским производством, и подзащитные могут быть представлены адвокатом, а не лично. Явиться необходимо только несколько дней спустя после вердикта, чтобы выслушать приговор.
— Что может быть более логичным или убедительным? Прошу вас, не забудьте для меня краткий отчет о ходе слушаний.
— Уже озадачил этим Толланда. Что еще? — пробрюзжал Лоуренс в сторону клерка.
— Прошу прощения, сэр, — обратился клерк с бутылкой и ложкой в руках, — но доктор Куинн велел принимать это ежечасно.
— Надеюсь, лекарство вам поможет, — пожелал Стивен, вставая. — Стоит порекомендовать и постельный режим. Вы выглядите совершенно разбитым.
— Если бы мне не пришлось после обеда защищать горемычного парнишку, я бы точно прилег. Но он украл часы в пять гиней и был пойман с поличным. Если мне не удастся убедить присяжных, что часы стоили меньше двенадцати пенсов, его приговорят к смерти. Все это — последствия долгой ночи, завтра пройдет. К тому же у меня есть микстура Куинна.
