Они вскочили на ноги. Собирая книги, записи и шахматные фигуры, Стивен признался:
— Я очень благодарен за то, что вы мне рассказали об Аристотеле. Эти слова я или позабыл, или пропустил. Всю книгу я читал по диагонали и с предубеждением — в те далекие дни я предвзято относился к Аристотелю из-за его неубедительных замечаний о птицах и потому, что он воспитал эту безвкусную скотину Александра, такой же источник общественной опасности, как и наш Бонапарт. Но все же Аристотель — величайший мудрец мира.
Стивен спустился в собачью дыру, и пока он там висел на локтях, ища ступнями ванты, произнес про себя: «Сегодня для Джека возможно наступит истинная перипетия. Господи, молю тебя, чтобы его трагедия завершилась счастливо и...». В этот момент добрые руки ухватили его лодыжки, направив их на устойчивую точку опоры.
В кормовой каюте Мэтьюрин с изумлением обнаружил, что Джек Обри ждет его стоя — необычно высокий, угрюмый и строгий, в хорошем сюртуке бутылочного цвета и блестящем свежеповязанном шейном платке.
— Правда, Стивен, ну что ты за тип? — услышал он. — Нас пригласили на обед в кают-компанию, а ты будто только что с брандвахты. Падин, сюда! Позовите Падина. — Когда тот явился, Джек приказал:
— Немедленно побрей и причеши своего господина. Достань его лучший сюртук, черные атласные бриджи, шелковые чулки и ботинки с серебряными пряжками. Он должен быть здесь через пять минут.
Через пять минут доктор был на месте, с тремя небольшими кровоточащими порезами и смущенным видом. Джек стер кровь носовым платком, поправил ему парик и сюртук и быстро отвел в кают-компанию, где хозяева радостно их приветствовали, пока на палубе отбивали три склянки послеобеденной вахты.
Так получилось, что капитан «Сюрприза» первый раз обедал в кают-компании с тех пор, как корабль стал частным. До захвата «Спартана» и его призов у офицеров не было средств его приглашать, а во время напряженных дней в бухте Полкомб было не до развлечений.
Так что обед оказался необычно шикарным, тем более что повар кают-компании решительно собирался превзойти Ади. Но хотя стол ломился от омаров, раков, крабов, морских языков и мидий, приготовленных тремя различными способами (всё бесчестно добыто на «Тартарусе»), между обедающими зияли прогалы. Джек сидел за этим столом много лет, и он всегда был полон, а иногда набит гостями локоть к локтю. Но сейчас за ним не сидели ни офицеры морской пехоты, ни штурман, ни казначей, ни капеллан, ни гости из числа мичманов или с других кораблей. Джек один занимал целую сторону, сидя справа от Пуллингса.
Напротив сидели Стивен и Дэвидж, а Мартин занял конец стола. Пришлось тяжко, по крайней мере вначале. Джек Обри, хотя и знакомый с Вестом и Дэвиджем, и осведомленный об их профессиональных качествах, вне пределов службы их совершенно не знал. С ними приходилось нелегко, как и с любыми другими незнакомцами после суда. Со своей стороны, офицеры считали Обри устрашающим, да и свое разжалование они тоже переживали — они лишились своего образа жизни, надежды на будущее, большей части своей идентичности.
Те, кто не собирался в шлюпочную операцию, остро ощущали, что через несколько часов другие отчалят. Ощущали еще острее, чем участники операции, и считали веселость неуместной. Среди уходящих тоже чувствовалось напряжение. В случае Джека Обри — такое, какого он не знал раньше, хотя и повидал сражений больше, чем большинство моряков его возраста.
Он к собственному изумлению заметил, что кусок омара, который он держал на вилке в ожидании конца речи Дэвиджа, дрожит. Джек быстро его съел и с наклоненной головой и вежливой улыбкой продолжил слушать затянувшуюся историю, очень медленно ползущую к столь необходимому концу. Дэвидж путешествовал во Франции во время мира. Он захотел пообедать в известном трактире между Лионом и Авиньоном, но мест не было, и ему рассказали еще об одном не хуже, рядом с собором.
Там он оказался единственным гостем и разговорился с хозяином. Они обсуждали местный собор и другие, и Дэвидж заметил, что в Бурже его поразила необычайная красота одного из мальчиков в хоре.
Трактирщик, оказавшийся педерастом, его неправильно понял и сделал едва завуалированное предложение. Дэвидж сумел отказаться, не оскорбив его, и француз так хорошо принял его слова, что расстались они с наилучшими пожеланиями, а взять деньги за прекрасный обед трактирщик наотрез отказался.
Дэвидж после бесчисленных вводных слов наконец-то добрался в своем повествовании до Роны и внезапно понял, что содомия, хотя и забавная сама по себе и способная послужить сюжетом пусть даже и очень длинной истории, не годится в обществе его внимательного и мрачного капитана. Он попытался подать свою историю под каким-нибудь другим углом, не слишком глупым. Тщетная попытка, от которой его спасла лишь следующая смена блюд — маринованное свиное рыло (одно из любимых лакомств Джека) и седло барашка. Последнее передали Мартину, дабы он его нарезал. Преподобный, до недавнего времени питавшийся в трактирах холостяк, в жизни подобными вещами не занимался.
Он и сейчас не справился — мощным ударом вилки запустил мясо прямо Дэвиджу на колени. Лейтенант спасся из затруднительного положения ценой своих бриджей (дешево отделался, как он подумал). Седло молча передали Стивену, и тот нарезал его с признанным хирургическим мастерством.
Славная баранина — хорошо провяленная и зажаренная, а с ней подали великолепный кларет «Фомбраже». Джек Обри в восхищении после первого бокала похвастался одним из немногих остатков своего краткого образования на суше.
— Nunc est bibendum
[31], — сказал он и триумфально посмотрел на Стивена и Мартина, — и клянусь честью, сложно найти лучшее вино, чтобы выпить.
После этого обед пошел легче, хотя от напряжения невозможно было избавиться полностью — на палубу подняли два точильных камня. Они пронзительно визжали, пока оружейник и его помощник затачивали абордажные сабли и топоры; и звук этот неизбежно напоминал о ближайшем будущем. Но даже так торжество оставалось не слишком оживленным — обедающие разделились на две группы. Обри и Пуллингс тихо обсуждали былых соплавателей и прошлые путешествия, а Стивен и Дэвидж рассуждали о том, как тяжело остаться в живых студенту Тринити-колледжа в Дублине. У Дэвиджа там учился двоюродный брат, и его трижды ранили: дважды шпагой, один раз из пистолета.
— Я не сварливый человек и не склонен обращать внимания на оскорбления, — заметил Стивен, — но все же в первый год мне пришлось участвовать в десятке дуэлей. Сейчас, по-моему, стало полегче, но в те дни колледж был местом для отчаянных.
— Так мне кузен и рассказывал. Когда он навещал нас летом в Англии, мы с отцом преподали ему несколько уроков — выпад, контрвыпад, парирование, третья позиция. На что времени хватило, но он, по крайней мере, выжил.
— Как я вижу, вы выдающийся фехтовальщик.
— Нет, в отличие от отца. Но он сделал из меня хотя бы компетентного бойца. Позже мне это пригодилось, когда я оставил службу и дела мои были плохи — Анджело нанял меня для работы в своем salle d'armes
[32].
