— Стивен, ты это оставил в экипаже. Пишан отнес его в кухню.
— Спасибо, — воскликнул он, пряча бутылку обратно. — Это листья коки, я их купил в Стокгольме.
— А для чего они нужны?
— Они снимают усталость, и, при правильном применении, чувствуешь себя умнее и даже остроумнее. Я тебе их посылал из Южной Америки.
— К несчастью, они не дошли. Мне хотелось бы почувствовать себя умнее и даже остроумнее.
— Мне очень жаль. Дела не идут как надо. Скажи, ты получила письмо, которое я отправил из Гибралтара перед южноамериканским плаванием? Я его передал с Эндрю Рэем, который ехал домой посуху.
— Господь свидетель, ты же не доверился этому чертову ничтожеству Рэю? Я его видела пару раз, когда он вернулся. Сказал, что видел тебя на Мальте. Вы вместе слушали музыку. Кажется, ты наслаждался водолазным колоколом и другими удовольствиями Валетты. Но ни о каком письме или сообщении он не сказал. Надеюсь, в нем не было ничего секретного.
— Ничего, что мог бы понять незнакомец, — заверил Стивен, вставая — пожилая дама открыла дверь.
Это оказалась графиня Тессин. Диана представила их друг другу на французском, добавив, что Стивен — друг Гедимина. Она его представила как месье Мэтьюрина-и-Доманова — совершенно правильно, но лицемерно. Можно было не волноваться — старая дама слегка смутилась и, узнав, что Ягелло не ждут до обеда, ушла, хотя ее и просили остаться.
— Позвольте предложить вам руку, мэм? — спросил Стивен.
— Вы очень добры, сэр, очень любезны, но меня ждет Аксель. Он привык к моей походке.
— Если я когда-нибудь постарею, — призналась Диана за обедом, — то надеюсь, что смогу держать в уме изменения ценности денег.
— Немногим это дано.
— Нет, и графиня Тессин не из их числа. Изменения пугают ее до... не хочу сказать до скупости, она все-таки очень добрая. Но говорит, что вынуждена считать каждый пенни и уволила почти всех слуг. С меня берет чудовищно высокую арендную плату, а почти весь парк сдала под пастбище. Мне остался лишь маленький паршивый выгул. Я так надеялась разводить арабских лошадей, но здесь нет места. Стивен, почему ты не ешь? Есть у меня пара, прекрасную маленькую кобылку я тебе обязательно покажу после обеда, но будь у меня такой отличный луг, как у Джека Обри, я бы завела дюжину.
«Боюсь, мое волнение ее затронуло, — подумал Стивен. — Совершенно не в ее духе». Он заставил себя есть со всей видимостью аппетита, на которую его хватало, и слушал ее замечания об уроках английского. Мало места для предприятий подобного рода — очень много шведов и без того говорят по-английски. А еще об этом хозяине цирка, который немало платит за подъем на воздушном шаре.
— Он хочет, чтобы в следующий раз я надела блестки, — пожаловалась Диана.
Стивен редко, когда столь слабо контролировал эмоции и не мог вести вежливую беседу. Чувства давили все сильнее, и он благословил неловкое движение, которым Диана свалила на пол графин.
— Вина больше нет. — улыбнулась она. — Но по крайней мере, могу сварить тебе приличный кофе. Это все, что я умею по части домашнего хозяйства.
Кофе и правда оказался отличным. Пили они его на террасе с южной стороны дома. Арабская кобыла пришла посмотреть на них, приближаясь вежливыми робкими шажками, пока не удостоверилась в радушном приеме. Она встала, свесив голову через плечо Дианы и заглядывая ей в лицо огромными блестящими глазами.
— Она за мной следует, как собака. Когда может зайти в дом, то поднимается и спускается по лестнице. Единственная из всех известных мне лошадей, которую я рискнула бы взять с собой в корзину воздушного шара.
— Сомневаюсь, что когда-нибудь видел столь красивое и благосклонное создание, — признал Стивен. Красота лошади дополняла красоту Дианы, наполняя его сердце беспокойной радостью.
В стойлах они увидели еще одного коня.
— Всего лишь мерин, — заметила Диана.
Тщательно осмотрев конюшню, они пошли обратно в дом. Напряжение спало, и завязалась непринуждённая беседа: о кузенах Дианы, детях Софии, восстановлении «Грейпс», о благосостоянии миссис Броуд. В холле Стивен сказал:
— Дорогая, позволь тебя оставить? И можно я возьму бокал? Мне необходимо принять лекарство.
Присев, он отточенным движением большого пальца над горлышком бутылки отмерил дозу лауданума, подходящую случаю. Первый глоток крайне его поразил.
— Иисус, Мария и Иосиф! — сказал он. — Тролль, должно быть, использовал аквавит
[48].
Однако вскоре он привык к новому вкусу, чью необычность списал на использование в настойке другого дистиллята. Выпив, он снял бриджи и не без боли содрал пластырь, которым прилепил к телу голубой бриллиант. Он протёр теплый камень, с вновь возникшим восхищением посмотрел на него и положил в карман жилета.
Уже спускаясь по лестнице, он почувствовал, что опиум начал действовать, и вошел в квадратную комнатку достаточно сосредоточенным, решив поставить свое счастье на один бросок.
Диана оглянулась с улыбкой.
— Нужно настроить пианино, — сказала она, стоя рядом с инструментом и наигрывая правой рукой короткие трели. — Ты не помнишь ту часть из Гуммеля, которую так усердно разучивала Софи много-много лет назад? Я вдруг вспомнила ее, но тут есть одна фальшивая нота, и она все портит.
— Иуда среди нот, — отозвался Стивен.
Его руки блуждали по клавишам, играя отрывки из Гуммеля и их вариации, импровизируя, а затем он заиграл арию прощения графини Альмавивы. Он не решался спеть ее, его голос звучал бы нелепо или фальшиво, а может, одновременно и так, и так, но, закрывая крышку пианино, произнес:
— Диана, я пришел за прощением.
— Но дорогой, ты прощен. И уже давно. Я очень люблю тебя. Клянусь, в моем сердце нет ни злобы, ни обиды, ни враждебности.
— Я не совсем это имел ввиду, милая.
— О, по поводу всего остального, Стивен, наш брак с самого начала был нелепым. Мне никогда не стать твоей женой. Я нежно люблю тебя, но мы лишь раним друг друга, совершенно ужасная пара, оба, как кошки, сами по себе.
— Я прошу только позволения быть с тобой рядом. Я получил много призовых денег, унаследовал еще больше. Я лишь говорю, что ты могла бы получить место для своих арабских лошадей, стать хозяйкой половины Керрага в Килдэре, огромной территории английских пастбищ.
— Стивен, ты же знаешь, что я ответила Ягелло: я не буду зависеть ни от какого мужчины. Но если я и стану чьей-либо женой, так только твоей и ничьей больше. Я молю тебя принять этот ответ.
— Я не стану торопить тебя, дорогая, — сказал Стивен. Он стоял у окна, глядя на прекрасную зелень лип. Через несколько мгновений он повернулся со слегка искусственной улыбкой и произнес: — Можно я расскажу тебе необычайно яркий сон, которой приснился мне этим утром, Вильерс? Он о воздушных шарах.
