Само письмо было замечательное. Между «дорогой сэр» и «ваш самый покорный и любящий слуга» в нём рассказывалось об удовольствии Сэма видеть корабль, о разочаровании из–за невозможности засвидетельствовать своё почтение капитану Обри и доктору Мэтьюрину, о путешествии Сэма через Анды, об огромной доброте епископа и пожилых джентльменов из Старой Кастилии. Всё излагалось очень тактично, так что мог бы прочесть кто угодно, но так и дышало любовью, и Джек снова вернулся к началу письма, когда вошедший Киллик стёр улыбку с его лица новостью, что с «Муската» тоже спустили шлюпку.
На самом деле, ни она, ни шлюпка с «Тритона» к «Сюрпризу» не направлялись, у них имелись совершенно иные задачи. В результате этой нелепой тревоги Джек стоял на квартердеке в парадной одежде и, несмотря на тент, изнывал от жары — голодный и бессмысленно теряющий время. Группа с подветренной стороны — Пуллингс, Дэвидж, Уэст и Мартин, первый, второй, третий лейтенанты и помощник хирурга, так же страдали от жары, а ещё сильнее от голода. От жары — потому что, хотя только Пуллингс был в мундире (Уэста и Дэвиджа уволили с флота, и они не имели права носить его, как и Мартин, хотя и по иным причинам), остальные надели официальную одежду и очень сожалели, что сейчас на них сюртуки, жилеты, тугие шейные платки и кожаные ботинки. От голода — потому что прежний обед в две склянки отменили (Пуллингс предпочёл кают–компанию одинокой трапезе), а с тех пор прошло уже полтора часа. Вскоре участь Мартина слегка улучшилась с появлением Стивена — застёгнутого на все пуговицы, выбритого и причёсанного. Они завели оживленную беседу, стоя в нейтральной зоне позади капитана, дабы не вторгаться в его священное одиночество наветренной стороны, и неимоверное количество информации, которой они обменивались друг с другом, вытеснила все мысли о еде. Лейтенанты же были лишены подобного утешения и только и думали, что об обеде, а их животы громко урчали. Время от времени лейтенанты сглатывали слюну, но говорили мало, так мало, что можно было расслышать, как мистер Балкли, боцман, отчитывает кого–то из своих товарищей за босые ноги: «Ну что подумают о нас джентльмены, когда подойдут?».
Это должно было случиться в непосредственном будущем — на этот раз отчалили правильные шлюпки. Киллик и его помощники спешили с подносами, полными бокалов, бутылок и разных деликатесов, которые мог позволить себе «Сюрприз».
«Киллик», — позвали его не очень громко. Но Киллик предпочел не услышать, и, поджав губы, расставил подносы на сверкающем барабане шпиля — всё аккуратно сервировано, с бекона аккуратно снята шкурка, ничего нельзя трогать до начала пира.
«По местам», — крикнул боцман и приготовился отдать команду. «Фалрепные», — приказал Вест, вахтенный офицер, когда причалила первая шлюпка, и гостей торжественно встретили на борту.
Первым прибыл Гоффин — высокий, грузный, черноволосый и краснолицый мужчина, выгнанный со службы (хотя он все еще носил мундир с минимальными изменениями). Он отсалютовал квартердеку, все офицеры ответили. Без улыбки он спросил: «Как поживаете, Обри?», — и повернулся прямо к Киллику и шпилю. За ним последовал племянник, чуть более вежливый, затем — гости с «Муската» с двумя выжившими французскими офицерами, и наконец — Адамс в сопровождении Рида и Оукса. За них Джек чувствовал особую ответственность, и они должны были остаться на фрегате. Хотя они, пообедав в полдень, не могли вообще–то рассчитывать на второй обед.
Когда все офицеры промочили горло для аппетита (только джин, голландский или плимутский, или мадера на выбор), Джек провел их вниз. Когда они спустились, заполонив кормовую каюту, Гоффин воскликнул:
— Господи, Обри, вам есть чем гордиться, — и направился во главу сияющего утварью стола.
— Сюда, сэр, если угодно, напротив вашего юного джентльмена, — Киллик в белых перчатках показал ему место на дальнем конце, рядом с Пуллингсом.
Гоффин надулся, а лицо его еще больше покраснело, и он уселся. Придраться к подобной рассадке было нельзя: по действующей с незапамятных времен традиции пленные французские офицеры сидели справа и слева от Джека, а офицеры на королевской службе занимали места выше тех, кто на ней не был или перестал быть. Будь это маленьким неформальным собранием, и будь Гоффин другом, Джек мог бы поступить иначе, а мог бы и не менять ничего. Когда он сам был исключен из списков флота и занимал столь же неудобную позицию, как и Гоффин, доброжелательные, но туповатые друзья из–за его былого ранга иногда сажали его за столом выше, чем положено. Джек все еще помнил, как жалко это выглядело. Гоффин, тем не менее, видел вещи в другом свете. Он считал, что приговор за столь мелкое нарушение, как подделка судовой роли, сугубо формальный. Он вписал в судовую роль сына своего друга, чтобы отсутствовавший на борту мальчик получил несколько лет службы без того, чтобы на самом деле выходить в море. Обычное дело, но незаконное; его писарь, постоянно избиваемый и оказывающийся под арестом, предал Гоффина. Последний считал, что к нему должны относиться лучше. Некоторое время он сидел, пытаясь придумать замечание, обидное, но не слишком.
Ему представилась прекрасная возможность с супом. Блюдо пахло будто клееварня, так что французы отложили ложки и обменялись измученными взглядами, прежде чем вкусить ужасов войны. Пуллингс тем временем, защищая честь корабля, похвалил Стивена:
— Очень хороший суп, доктор.
Джек же тихо обратился к соседу:
— Мне очень жаль, Жан–Пьер, это отчаянная мера. Пожалуйста, попроси своего друга не доедать это.
Но Гоффин шанс упустил — в супах он не разбирался, съел его машинально и пододвинул тарелку для добавки. Только опустошив тарелку, он через стол спросил у своего племянника, престарелого юного джентльмена, провалившего экзамен на лейтенанта:
— Ты когда–нибудь был на банкете у лорд–мэра Лондона, Арт?
— Нет, сэр.
— Ну или любой из гильдий в Сити — зеленщики, рыботорговцы и им подобные. Вот что–то такое можно увидеть среди торгового люда.
Стрела прошла мимо цели — Джек очень весело и в полную глотку хохотал над одной из собственных шуток. Но это и другие разные всплески злобы подмечались на нижнем конце стола. Джеку не потребовалось много времени, чтобы заметить напряжение. Об источнике он догадывался, разглядев покрасневшее лицо справа от Пуллингса, а секундой спустя обрел в этом уверенность.
Во время паузы Филдинг как раз произнес:
— Раз заговорили о медведях, сэр, я никогда не рассказывал, что мой отец служил мичманом на «Рэйсхорс» под командованием лорда Малгрейва, точнее, тогда тот еще был капитаном Фипсом, во время плавания к Северному полюсу? Формально говоря, он не был соплавателем Нельсона, тот служил на «Каркассе», но они много виделись на берегу и прекрасно ладили. Нельсон…
— Нельзя говорить о Нельсоне в обществе двух французских офицеров, — воскликнул «Конина», — это невежливо.
— Ох, да не обращайте на нас внимания, — рассмеялся Жан–Пьер.
— Это нас не смущает. У нас есть хотя бы Дюге–Труэн.
— Дюге–Труэн? Ни разу не слышал о нем.
