— Есть. Адамс ходил к человеку, о котором нам рассказал Джон Полтон, и вот его отчет.
Стивен протянул бумагу. Она походила на бухгалтерские счета, с числами, переносимыми из колонки в колонку, но числа эти обозначали удары кнутом, дни одиночного заключения в карцере, вес кандалов и продолжительность их ношения.
— Боже мой, — изумился Мартин, полностью осознав их значение, — двести плетей… это совершенно бесчеловечно.
— Эта земля совершенно бесчеловечна. Общественный договор здесь уничтожен. Урон, который она наносит всем, не считая святых, подсчету не поддается, — ответил Стивен, — Но скоро его назначат к любящему порку священнику, которого я повстречал в губернаторском доме. Клерк, старый опытный тип на условно–досрочном, говорит, что Падин не выдержит и года такого режима. Мне кажется, мистер Полтон рассказывал нам, что клерки могут менять назначения, что Пейнтер лично отправил в Вуло–Вуло ценных сельских работников вместо невежественных горожан, очевидно за приношение.
— У меня тоже сложилось такое впечатление.
— Информация вполне подтвердилась. Пейнтер оказался услужливым, быстрым и дельным. Так что я искренне прошу вас сходить завтра к Полтону, аккуратно рассказать ему о деле Падина и спросить, во–первых, действительно ли Пейнтер может поменять назначение, а во–вторых, согласится ли он, как твой друг, взять Падина в Вуло–Вуло, когда вернется туда в свою смену.
— Разумеется. Отправлюсь прямо ко времени, когда он скорее всего встанет. Собираетесь повидать Падина?
— Обдумываю этот вопрос. Желание говорит: «да, разумеется». Осторожность — «нет», из страха срыва с его стороны, из страха привлечь внимание к тому, что должно пройти незаметно. Но осторожность, как я знаю, временами брюзгливая старуха. Я все еще не решил.
В нерешительности Стивен провел большую часть ночи, то читая роман Полтона, то размышляя о самых целесообразных действиях. Так что, когда на палубе поднялась какая–то суматоха, Стивен все еще наблюдал, как пламя свечи ползет вниз: потасовка, топот ног, голоса и наконец отчетливый крик мистера Балкли далеко впереди: «Слезайте оттуда, чертовы задницы».
Но на корабле в порту, ввиду замены стоячего такелажа, множества ремонтных работ и бедлама на палубах требования к внешнему виду и дисциплине были ослаблены. Так что подобный шум не потревожил Стивена. Он продолжал наблюдать пламя, пока оно не погасло. Наконец–то сон, едва нарушаемый склянками.
— Доброе утро, Том, — поздоровался он, выходя из своей каюты.
— Доброе утро, доктор, — поприветствовал его Пуллингс, единственный человек за столом. — Слышали шум во время ночной вахты?
— Довольно отчетливо. Надеюсь, что бескровная шалость?
— Только Божьей милостью. Это ваши девочки: где–то в три склянки прибежали на борт и перепугали якорную вахту. Они звали Джемми–птичника, но тот был мертвецки пьян, так что они взлетели на фор–марс. Когда Оукс и остальные вахтенные попытались их поймать, они швырнули вниз мушкель, едва его не прикончив, и швырялись всем, до чего могли дотянуться. При этом продолжали реветь, что не покинут корабль.
— Слышал, как боцман обзывает их чертовыми задницами, но мне в голову не пришло, что он может иметь в виду Сару и Эмили.
— Они сорвали белые платья и панталоны, а потом залезли на салинг. Темной ночью их там не видно, потому что они такие черные. Там они и сидят, будто котята, которые залезли на дерево и не знают, как спуститься. Мы натянули защитные сетки, чтобы поймать, если они упадут.
Стивен это все переварил, выпил положенный как члену кают–компании кофе (даже близко не похожий на тот, что варит Киллик) и спросил:
— Мистер Мартин сошел на берег?
— Да. Кажется, он ушел очень рано. Дэвидж слышал, как он просил горячей воды, как только рассвело.
— Стюард, — попросил Стивен, — принеси, пожалуйста, еще тостов. Свежий хлеб — это прелесть, не находите?
— О боже, да. После пяти месяцев на сухарях ел бы и ел. Но, доктор, что с вашими девочками?
— А что, собственно, с ними? Подай, пожалуйста, мармелад.
— Ну, поскольку Джемми–птичник все еще нетвердо стоит на ногах, да и в лучшие времена он далеко не лихой марсовый, не стоит ли Бондену вскарабкаться на салинг? В таких делах с ним мало кто сравнится, да и его они хорошо знают.
— Что до этого, жажда и голод приведут их вниз. Я уж точно не собираюсь карабкаться, дрожа на ветру, как во времена юности, только чтобы увидеть, как котенок сам мчится вниз, когда я наконец–то оказался на расстоянии вытянутой руки. Пускай никто на них не обращает внимания и не смотрит наверх.
В данном случае их вниз согнали не голод и жажда, но другая растущая потребность. Хотя в начале утренней вахты они часто кричали, что не спустятся, что останутся на корабле навсегда, и что девочки в приюте — свора страшных швабр, но вскоре замолкли. Их очень строго приучили к чистоте на борту, затронуто было их развитое чувство священного и даже табу. Так что с полной искренностью Эмили крикнула:
— Эй, на палубе. Я хочу на нос. Салли тоже. Мы ждать не можем.
Команда уставилась на Стивена, и тот ответил:
— Тогда спускайтесь. А как сходите на нос — отправляйтесь прямо в свои койки. Мы вас не высадим на берег.
Вскоре вернулся Мартин. Поскольку вся кормовая часть корабля кипела работой, Стивен предложил пройтись до Дауэс Пойнт и посмотреть на больницу.
— Джона я застал дома, — начал рассказ Мартин, как только они оказались на верфи, — и изложил ему вопрос — открыто и, думаю, честно. Я рассказал, что Падин был твоим помощником в лазарете, что из–за очень острой боли его лечили лауданумом, что по беспечности он получил доступ к бутылке с ним и без каких–то моральных извращений, принимая большие дозы, стал опиумным наркоманом. Когда вы ходили на Балтику, точнее, когда корабль возвращался обратно, он оказался лишен своих запасов, и, не сумев объясниться из–за дефектов речи и рудиментарного английского, ограбил шотландского аптекаря. За это его приговорили к смерти, замененной по настоянию капитана Обри каторгой. Я добавил, что всегда считал его хорошим и необычайно мягким человеком, очень преданным вам. И объяснил, что он, как ирландский католик, скорее всего жестоко пострадает в руках Марсдена. Джон внимательно выслушал и решительно согласился с моим последним утверждением. Потом я задал другие ваши вопросы. Что до смены назначения, то, по его словам, это вопрос полгинеи в нужном месте, и со своей стороны он более чем готов сделать жизнь Падина менее кошмарной. Но беднягу постоянно наказывали за побеги, отметил он, и просит узнать — понимает ли доктор Мэтьюрин, что если Падин уйдет, положение Джона на следующий год станет невыносимым?
— На следующий год?
— Да. В текущем состоянии Джон не может позволить себе сесть на корабль и отвезти рукопись лично в Лондон. Он вынужден послать ее. Поскольку плавание занимает четыре–пять месяцев в одну сторону, и ему все еще нужно закончить книгу, а издателю нужно время, чтобы ее прочитать и обсудить условия с представляющим Джона другом, год кажется вполне умеренным сроком. Так что он спрашивает, гарантируете ли вы, что Падин не сбежит за это время.
