Стивен размышлял на протяжении сотни ярдов, иногда разглядывая потрепанное, позорное здание на мысу, хотя разум его не отвлекался от поиска смыслов за словами Полтона и их интерпретации Мартином. В Новом Южном Уэльсе почти всегда говорили «ушел», имея в виду «сбежал». Но когда дело заключается в полутонах и нюансах, когда нужно достичь молчаливого соглашения, глупо требовать точных определений.
— Нет, — заключил Стивен, остановившись у ворот больницы, — я не могу гарантировать, что Падин не сбежит. Не больше, чем могу гарантировать то, что не подует ветер. Но я передам мистеру Полтону стоимость проезда домой, что, считаю, компенсирует возможность побега. И предложу… как же это сказать… некую признательность, наверное, подарок, благодарность, если он посвятит свою книгу, которая больше похожа на исследование о положении женщины в идеальном мире и на обсуждение приемлемого в данное время соглашения между полами, чем на роман или историю в привычном понимании, если он посвятит свою книгу Лавуазье, бывшему добрым ко мне во времена моей юности. Диана и я очень привязаны к его вдове, и я уверен, это ее очень порадует. Мартин, вы понимаете текущее состояние таких вопросов гораздо лучше меня, будучи ближе к миру писателей, так что прошу вас дать совет о способе такого признания, с учетом того, что не один я желаю почтить память Лавуазье. Смогу собрать средства минимум с дюжины членов Королевского общества.
Ворота больницы открылись, и из них на коренастой верховой лошади выехал одетый в черное мужчина в докторском парике. Стивена, одетого в мундир, он одарил резким взглядом, осадил лошадь, но потом ускакал.
— Предполагаю, это доктор Редферн, — заметил Стивен. Его разум столь заняли соображения за и против нанесения доктору визита, что он едва ли расслышал наблюдения Мартина по поводу рынка посвящений, за исключением неохотно названной суммы.
— Вы не очень–то щедры к своему другу или памяти Лавуазье. Но так получилось, что сумма такого порядка есть при мне, в банкнотах Банка Англии. Это гораздо лучше, чем вексель далекого банка. Могу ли я еще злоупотребить вашей добротой и попросить сделать это предложение вашему другу? Вы почувствуете любые недоговоренности, первые признаки нежелания или оскорбления раньше меня, и вы не примете формальное за настоящее. Давайте вернемся на корабль, и я положу банкноты в конверт, чтобы вы их могли взять с собой. Мне все равно надо возвращаться, чтобы побриться и надеть ботинки с пряжками для дома губернатора. Я вам рассказывал, что эти проклятые создания сбежали из приюта и во время ночной вахты вернулись на «Сюрприз», заявляя, что больше никогда его не покинут?
— Благие небеса, нет! Вы их собираетесь отправить обратно?
— Нет. С моей стороны это оказалось разумным, мудрым и совершенно ошибочным действием, на которое в какой–то степени повлияло уважение к миссис Макквайр. Я должен идти и с наилучшим выражением лица извиниться, раз она была так добра.
— Против чего девочки возражали?
— Против всего, но особенно против того, что некоторые другие дети черные.
Хотя землистое лицо Стивена практически порозовело от бритья, а парик был напудрен, ее превосходительства не оказалось дома. Мэтьюрин был готов к разговору с извинениями, объяснениями, благодарностями. А теперь, чувствуя себя не в своей тарелке, он шел по дороге, лишь слегка воодушевленный зрелищем неизвестного ему какаду. Тот сидел на эвкалипте, подняв хохолок как самый обыкновенный удод. «Удастся ли мне когда–нибудь вырваться из этой ямы беззакония и попутешествовать внутрь материка с охотничьим ружьем и ящиком для коллекций?» — спросил он у кенгуру. Вскоре за домом губернатора снова появились не радующие взгляд толпы каторжников и солдат, лишь самую малость разбавленные «сюрпризовцами» в увольнении. Стивен медленно пробрался сквозь них до гостиницы Райли и попросил там разбавленного виски. Принес его сам хозяин. Увидев Стивена, он воскликнул:
— Что ж, ваша честь, это снова вы и самого вам хорошего дня! Как хорошо вы сегодня выглядите.
— Скажите, мистер Райли, есть ли в этом городе хоть один честный лошадник? Ну или хотя бы тот, который достоин чистилища, а не ада? Видел место под названием «Братья Уилкинс», там есть несколько животных, но по мне они не смотрятся хорошо.
— Разумеется, они же пурпурные верблюды, сэр.
— Что? Они на мой взгляд вполне похожи на лошадей, хотя, признаю, что это жалкие клячи.
— Я имею в виду братьев Уилкинс. Понимаю, ваша честь не по уголовной линии?
— Господи, нет. Я хирург с вон того фрегата.
— Прекрасный корабль, уверен в этом. В колонии «пурпурными верблюдами» мы зовем мелких неумелых карманников, ничтожеств, которых выслали за взлом ящика для пожертвований или ограбление слепого. Подозреваю, вы хотели нанять лошадей?
— Мы тут где–то на месяц, так что купить, а потом продать могло бы быть легче.
— Гораздо легче, если кобыла всегда у вас под рукой и привыкла к вам.
— Почему кобыла?
— Потому что у меня за углом три прекрасных кобылы, любая из них до конца месяца будет уносить вас на пятьдесят ирландских миль в день.
Все трое свои лучшие годы уже прожили, но Стивен все же выбрал себе покусанную блохами сивую с приятной мордой и комфортной походкой — таким шагом она скорее всего и движется в дальней дороге. Для Мартина он выбрал лошадь постарше, но очень спокойную — преподобный не ахти какой наездник.
На сивой кобыле он поехал в сторону Параматты, но едва оставил позади дома, бараки и хижины, как повстречал Джека Обри и плотника. Стивен вернулся с ними и узнал, что их путешествие едва ли можно назвать успешным. Рангоут есть, как и хорошая древесина, рассказал плотник, но они являются правительственной собственностью, разрешения нужно получать в нескольких источниках, и мистер Дженкс, чье согласие необходимо получить в первую очередь, недоступен.
— Препятствия на каждом долбаном шагу, — пожаловался Джек. — Как же я ненавижу чиновников.
Но лицо его прояснилось, когда Стивен рассказал о побеге девочек и спросил, не мешают ли они ему на борту.
— Ни за что в жизни. Мне вполне нравится наблюдать, как они резвятся. Они гораздо лучше вомбатов. Последний раз, когда мы сюда заходили, ты купил вомбата, помнишь же, и он съел мою шляпу. Это было на «Леопарде». Господи, старый ужасный «Леопард», как же он рыскал!
Джек рассмеялся от воспоминаний, но Стивен заметил, что его друг не тот, что прежде: скрывает обиду и выглядит желтоватым, нездоровым.
Когда они расстались, чтобы отвести лошадей в разные конюшни, Джек поделился:
— Разумеется, это потрясающе, что губернатор и его заместитель отсутствуют в одно и то же время. А добиться толку от полковника Макферсона я не могу. Как бы мне хотелось узнать, когда вернется Макквайр.
— Собираюсь нанести миссис Макквайр еще один визит завтра, может, она мне скажет, — пообещал Стивен.
Наутро Мэтьюрин снова оказался аккуратным. На этот раз лицо его было не только выбрито, но и выражало необычное удовлетворение или даже сдержанную надежду. Дело в том, что Мартин вернулся с чрезвычайно удовлетворительным докладом о своей беседе. Джон Полтон полностью поддержал оба предложения. Он крайне растроган тем, что доктор Мэтьюрин считает его книгу достойной быть посвященной месье де Лавуазье, о смерти которого он тоже сожалеет. Он будет рад Падину и даст ему какую–нибудь спокойную работу, например, присматривать за ягнятами. Он также послал благодарную записку, в постскриптуме которой напоминал Стивену о запланированной на воскресенье встрече, которую ждал с искренним удовольствием. Более того, через три четверти часа после схода на берег Адамс вернулся с сообщением, что смена назначения удалась. В этом никаких трудностей нет. Любые другие запросы джентльмена будут приняты с должным вниманием.
