Одной из причин, по которой оказалось так сложно регулировать сферу парикмахерских услуг, была популярность цирюлен в качестве места проведения досуга (ил. 2.6). Согласно мемуарам Ричарда Райта Проктора (1816–1881), цирюльника из Солфорда, поступившего в подмастерья в 1826 году в возрасте девяти лет, для обычного работяги парикмахерская в воскресенье представляла собой «долгожданное убежище» от остальных шести дней тяжелого труда. На какое-то время «они забывали свои личные заботы» во «всепоглощающей» беседе и обмене новостями.
Многие из этих любителей новостей жили на расстоянии пары миль от заведения, но они редко изменяли привычке появляться на пороге цирюльни с наступлением воскресного утра. Порой летом они так рано начинали болтать под нашей дверью, что Дэвид [наставник Проктора], убедившись в бессмысленности попыток поспать, часто проводил время между закрытием и открытием цирюльни за правкой бритв, курением трубки и внимательным изучением газет
[155].
Цирюльня не только дарила радости ухода за собой, но также являлась оживленным местом встреч, полным сплетен, новостей и развлечений. Посетители могли беседовать, читать, курить или слушать музыку — последнее занятие будет еще долго ассоциироваться с мужской парикмахерской
[156]. Благодаря дневникам Пипса мы можем наблюдать, как эти обобщенные наблюдения воплощались в конкретных чертах личного опыта: он то пил с цирюльником эль, то пролистывал книгу стихов, принадлежавшую другому посетителю, то стригся, слушая, как подмастерье играет на скрипке
[157]. Мы также можем получить представление о том, какого рода разговоры могли сопровождать процесс бритья или стрижки: сплетни о характере и семейном положении популярных актеров того времени или слухи о таинственной болезни, из‐за которой сошли с ума или умерли некоторые местные лавочники
[158].
Ил. 2.7. Бернард, цирюльник. Вывеска. Оксфорд
Традиционно цирюльня считалась исключительно мужским пространством. Этот образ поддерживается в парикмахерских учреждениях и по сей день и проявляется практически во всем: от вывески над входом до груды мужских и автомобильных журналов на столике в фойе (ил. 2.7). Хотя теперь такую откровенную маскулинизацию никто не ставит под вопрос, существуют свидетельства того, что прежде она была не столь абсолютной, как принято считать. В 1786 году Джеймс Вудфорд посетил Лондон со своей племянницей Нэнси (1757–1830). Вместе они зашли «к некоему Смитсу на Суррей-стрит, близ Стрэнда, цирюльнику». Нэнси «сделали вечернюю прическу», а Вудфорда «побрили и причесали парик». За бритье и прически он заплатил парикмахеру 1 шиллинг и 6 пенсов
[159]. Немыслимо, чтобы Вудфорд, уважаемый сельский пастор, привел Нэнси куда-нибудь, где бы ее положение или репутация могли оказаться под угрозой, или сам таким образом нарушил нормы своего социального положения. Визит Нэнси представлен в наглядной, хоть и карикатурной, форме на эстампе, опубликованном всего восемью годами ранее (ил. 2.8). На картинке сельский цирюльник, основную клиентуру которого составляют мужчины (на стене развешаны мужские парики), пытается причесать грузную женщину. Пока он булавками закрепляет чрезмерно объемные накладные пряди, его помощница, еще одна женщина, держит зеркало, чтобы клиентка могла себя видеть.
Пусть историки упустили из виду женщин в роли посетительниц цирюлен, однако третья фигура на эстампе указывает на еще один пробел, а именно на женщин в роли цирюльников. В XVII веке таких специалисток было небольшое, но стабильное количество: девушки и женщины поступали в ученичество к цирюльникам, а некоторые вдовы продолжали дело мужа после его смерти (ил. 2.9)
[160]. Так, Мария Коэн, дочь купца, стала ученицей цирюльника в 1702 году, и ее случай, а также многие другие говорят о том, что в течение XVIII века цирюльничество становилось все более приличной для женщин профессией (ил. 2.5 и 2.10)
[161]. Мы располагаем описанием от первого лица того, как художник и антиквар Джон Томас Смит (1766–1833) в 1815 году вознамерился опробовать услуги женщины-цирюльника. Он записал, что пока она его брила, ее муж, крепкий гвардеец, сидел и курил трубку: подразумевалось, что в этой семье зарабатывают оба супруга, и жена по праву занимается своим собственным ремеслом
[162]. Тон Смита, любопытствующий, но в целом лояльный, также говорит о том, что, хотя женщины-цирюльники были редкостью, это было приемлемым явлением — другими словами, необычным, но не исключительным. Это подтверждается более поздними свидетельствами. Миссис Кроуфорд была женщиной-цирюльником в Нортумберленде на протяжении шестидесяти лет. Она начала работать еще девочкой, около 1876 года, и в 1936 году все еще брила клиентов. Примерно с 1901 года некая миссис Хоу помогала своему мужу брить заключенных в работном доме города Борн в Линкольншире; супруги работали вместе не менее десяти лет. Норты в графстве Дарем были еще одной семьей, в которой цирюльничество составляло основной источник дохода: прадед, дед и отец, Джим Норт — все стали парикмахерами. Каждый из четверых сыновей и четырех дочерей Джима учился у своего отца, и все в конечном итоге начали самостоятельную практику. Младшая, Сисси, закрыла свою цирюльню в 1951 году
[163].
Ил. 2.8. Сельский цирюльник. 1778. Цирюльник в парике гротескных размеров и фасона делает прическу женщине, закрепляя на ее голове непомерно большой валик, на который он укладывает волосы, как ее собственные, так и накладные пряди, которые она держит в руках. Помощница стоит с зеркалом и может подать цирюльнику шпильки для волос со стола и валики, по форме напоминающие колбаски, для формирования прически. На стене висят мужские парики
