Ил. 4.32. Madame Delait en promenade avec son chien (Мадам Делэ гуляет со своей собакой). Открытка. Не датирована (ок. 1910?). Сообщение на обратной стороне открытки датировано 10 февраля 1918 года, в нем упоминается как Первая мировая война, так и работа Клементины в Красном Кресте. В 1928 году мадам Делэ отправилась в международное турне, где посещала аудиенции членов королевских семей и глав государств
Однако при том, что важно учитывать опыт Клементины Делэ, необходимо помнить, что в одно время с ней жили женщины, которые не были эмансипированы и не находились, будь то по своей воле или против нее, в центре внимания на сцене. Это были обычные женщины, чей единственный след в истории — это мимолетное упоминание в тесных колонках провинциальной газеты. Волосы на их лицах, по крайней мере для более поздних читателей, были частью их маргинализированного и жалкого статуса. Такова печальная история разведенной и бездомной Энн Ламберт, «женщины с густыми усами и бородой», в 1894 году обвиненной полицией в попрошайничестве и приговоренной к четырнадцати дням тюремного заключения
[370]. Точно так же в следующем году женщину из Манчестера по имени Кэрол, «чей подбородок был весьма бородатым», также обвинили в попрошайничестве. Она попыталась опровергнуть обвинение, сказав, что «люди обернулись, чтобы посмотреть на нее из‐за ее усов», и, хотя она и остановилась, чтобы посмотреть на них в ответ, она не просила у них денег. Суд рекомендовал ей побриться и отправил в тюрьму на месяц
[371].
Таким образом, независимо от того, какого мнения они были сами о себе, бородатые женщины на протяжении истории оценивались по-разному: как святые, чудеса природы, диковины, на которых можно нажиться, или, как в рассмотренных нами последних случаях, — несчастные на периферии приличного общества. Однако в последнее время отдельные люди работают над тем, чтобы придать этому статусу новый смысл. Дженнифер Миллер (р. 1961) — одна из тех, чьи эстрадные выступления высоко политизированы и направлены на нормализацию волос на лицах женщин (ил. 4.33). Позиционируя себя как женщину с бородой, то есть в первую очередь отстаивая истинность своего пола, Миллер в своих выступлениях объясняет, что причиной, по которой патриархат заявил о своем исключительном праве на усы и бороду, является их авторитет
[372]. Она призывает женщин выйти из подчиненного состояния безволосости и отстаивать свою подлинную и мощную волосатую природу:
Мир полон женщин, у которых есть бороды, или, по крайней мере, женщин, у которых есть потенциал их отрастить. Если бы только они воспользовались этим потенциалом, как это сделала я, вместо того чтобы тратить время, деньги, энергию на восковую эпиляцию, бритье, электролиз, выщипывание. Я имею в виду, что все мы знаем кого-то, кто каждый день щиплет, щиплет и щиплет! Я говорю о моей маме, моей бабушке, каждый день они щиплют и щиплют, щиплют и щип-щип-щиплют! Будто они — куриные тушки
[373].
Ил. 4.33. Дженнифер Миллер выступает с цирком Эмок в Нью-Йорке, используя эту площадку для политизированных выступлений. Ок. 2000
Миллер начала свою карьеру в 1980‐х годах: она появлялась на телевидении, о ней был снят документальный фильм, ее упоминали в книгах, публиковали ее фотографии в журналах и газетах. Однако появление интернета дало ей и многим другим гораздо более заметное медийное присутствие. Беглый поиск в сети показывает, что все большее число женщин находят в себе смелость отложить пинцет и взяться за гребни для бороды. Пусть в прошлом широко известные бородатые женщины осмыслялись по-разному, я полагаю, что теперь мы могли бы назвать этих современных индивидов образцами для подражания. Я употребила здесь слово «индивиды» намеренно, так как Том Нойвирт (р. 1988), ставший знаменитым после победы в конкурсе «Евровидение» 2014 года в образе Кончиты Вурст (ил. 4.34), очевидно, работает над тем, чтобы размыть категорию пола с другой стороны традиционного гендерного разрыва. Эти женщины и мужчины выступают яркой приметой общества, готового обсуждать и расширять свои представления о гендере, ломая бинарный набор гендерных ролей, моделей поведения и внешности, так что волосы теперь можно увидеть на лице любого человека. Святая, чудо природы, товар, урод: возможно, следующая ипостась бородатой женщины будет показывать, что он/она просто обычный человек.
Ил. 4.34. Кончита Вурст (Том Нойвирт) выступает на «Евровидении» в 2014 году
Глава 5. Политика внешности
В начале этой книги мы рассмотрели то, как и почему люди ухаживали за своими волосами, а также обсудили профессии, которые появились в связи с этим уходом. Затем мы занялись долгой историей удаления волос — будь то принудительное бритье с целью подавления личности или (более или менее) добровольное, направленное на достижение различных идеалов мужественности и женственности. Затем мы перешли к противоположной практике отращивания волос на лице, рассмотрев, как в разные периоды для отдельных социальных групп она приобретала особенно большое значение. В следующих двух главах, каждая из которых содержит исследования двух отдельных кейсов, рассматривается, что происходит, когда речь идет о длине локонов. Как выяснилось, волосы могут стать средством мобилизации, борьбы, осуществления перемен. Волосы могут привести к непримиримому противостоянию. В этой главе противостояние артикулируется в основном с политической точки зрения, а конфронтации относятся к XVII и XVIII векам. В последней главе мы сосредоточимся на XX веке и глубоких социальных потрясениях, в которых волосы играли ведущую роль.
Английская гражданская война
В 1628 году пылкий моралист Уильям Принн (1600–1669) опубликовал короткую книгу о длинных волосах. На восьмидесяти четырех страницах, заполненных туманными, повторяющимися аргументами и запутанными предложениями — намного длиннее, чем волосы, против которых он возражал, — Принн «доказывал», что у мужчин такие прически были «знаками подлости, женоподобия, тщеславия, эгоизма, гордости, распутства и позора». Хотя текст огульно осуждал все подобные практики, более всего он был направлен против модных в то время завитых «локонов любви». В этой прическе часть волос отращивалась длиннее, чем остальные, и укладывалась на плече владельца спереди (ил. 5.1). Такие локоны можно было либо распускать, либо заплетать и повязывать лентой. В трактате «Непривлекательность локонов любви» (The vnlouelinesse of loue-lockes) Принн выразил свое глубокое отвращение к моде, «которой в последнее время начали щеголять слишком многие представители нашей нации», отпуская все нелестные эпитеты, которые он только мог придумать, в адрес тех, кто носил эти «противоестественные, греховные и недопустимые украшения». Порицая испорченные нравы и нехристианское поведение мужчин, украшавших себя таким образом, он с помощью развернутой метафоры обличает идолопоклонническое тщеславие тех, кто таким образом отвернулся от истинной религии: «Парикмахер — это их капеллан: его лавка — их часовня: зеркало — их Библия; а их волосы и локоны — это их Бог»
[374].
