Дыхание перехватывает и я резко оборачиваюсь на вход в аэропорт, прикрываю глаза от слепящего солнца. Пытаюсь сдержать лютое желание рвануть назад. Туда. В ее объятия, между ее ног и остаться там навсегда.
У меня никогда не было дома. И я не знал, смогу ли его найти. Но сейчас в эту секунду, я остро ощущаю, что дом я чувствовал именно, находясь рядом с Настей и даже больше… Только проникая в это желанное тело, меня уносило так, что я не думал о всех совершенных убийствах или о тех страданиях, которые видел сотни раз.
— Корзун, далеко собрался? Назначение получено, ты в команде на этот сезон. Правила знаешь.
— Знаю, — отмахиваюсь я от старшины Лескова и снова поворачиваюсь к самолету, который должен увезти меня от Насти по меньшей мере, на пол года.
Шесть месяцев. Сто восемьдесят дней. Четыре тысячи триста двадцать часов. Двести пятьдесят девять тысяч двести минут. Порой за один день может произойти все что угодно, а тут полгода.
Я прыгаю в пропасть только с парашютом, идя в атаку я всегда знаю слабые места противника, уезжая от любимой, я должен быть уверен, что останусь единственным мужчиной в ее мыслях, единственным секс-тренажером.
Набираю номер человека, который давно играет роль, и давно в нее вжился, а где-то даже заигрался.
— Черкашин.
— Корзун. Чего тебе, я занят.
— Ты потрахаться можешь и потом, а выплатить мне долг прямо сейчас — молчание, тихий женский голос, и шуршание одежды. Он заинтересован, так как меньше всего любит оставаться должным. — Говори.
— Присмотри за Настей. Помоги с разводом, и отгоняй прыщей, которые будут пытаться к ней лезть.
То, что такие возникнуть, я даже не сомневался.
— Это называется вмешательство в частную жизнь. Статья УК…
— Заткнись, — перебиваю я. — Тебе не привыкать, я много не прошу. Полгода и я весь компромат на тебя исчезнет с радаров ФСБ. Станешь чистым, как убийца после исповедания.
— Очень смешно. А если я за ней сам приударю, — и я даже представляю, как кривятся в ухмылке его губы, но это даже близко не сравнить с тем, как хитро и зло усмехаюсь я.
— Как только твои руки её коснуться, я их отрежу. И отрежу любую часть тела, которая к ней прикоснется. Даже если этой части тела коснется она сама. Добровольно.
Молчание было почти минуту. И только двигатели самолета перед моими глазами нарушили тишину.
Мой тон вряд ли оставлял простор для воображения. Я не шутил. Я уже отрезал пальцы раньше, что сложного отрубить пару конечностей или член?
— Умеешь внушать, что сказать, — прочистив горло, заговаривает Макар. — Она вряд ли будет в восторге, если узнает.
— Это уже моя забота. Мы договорились?
— Вполне, — сразу отключился он и мне было этого достаточно. Этот человек слово свое не нарушал никогда. Он работал на интерпол и, по сути был предателем России. Собирал материал на извращенцев, наделенных властью и шантажировал их, получая весьма ценные для других стран данные, потихоньку гробя экономику России.
Впрочем экономику давно угробила ячейка власти. Но меня это не касается. У меня есть работа, есть женщина. Еще придется решить, чем заниматься после отставки, но на это у меня будет пол года.
— Корзун, ты сегодня удивительно туг на ухо. По местам! Отправляемся! — командным голосом орет старшина Лесков, придерживая фуражку.
Я почесал свой ежик на голове, улыбнулся и расправив плечи двинулся к самолету. С другой стороны. Что такое полгода? Даже не один процент жизни. Будет даже забавно наблюдать, как Настя будет сопротивляться моим поползновениям, ведь наверняка обида будет очень сильна.
Но не настолько сильна, как ее мудрость, любовь и желания тела. Особенно после полугодовой голодовки.
Полгода Настя и я снова ворвусь в твое лоно. Только теперь не только для получения удовлетворения, но и для зачатия новой жизни.
Раз вы у меня такие хорошие и пригожие, приходите каждый день и читаете проды, то позвольте пригласить вас в свою закрытую группу ВК. Сразу обращаю внимание, что так очень откровенные картинки, тексты, даже видео. Поэтому, переходя по ссылке в Аннотации будьте крайте острожны. Спасибо!
Глава 27. Настя
Мне кажется, что как только я разорвала объятия с Артемом, я замерла. Как будто кто-то меня заморозил, и только одному человеку подвластно снять проклятие со спящей красавицы. Поцелуем, членом — не важно.
С Владом как-то все прошло легко. Он сам принес документы на развод, уже им подписанные. Прямо на следующий день после отъезда Артема. Только сказал, что квартиру придется продать и разделить имущество. Но я, получив в полное владение сына и свою жизнь, не хотела связываться с судебными разбирательствами. Здесь ничего моего нет, только горькие, неприятные воспоминания. Только жалость к самой себе.
Я поблагодарила Влада за все, в первую очередь за ребенка, собрала кое-что из вещей, понимая, что многое мне давно стало большим, и вызвала такси. Когда я закрывала двери своей старой жизни, я долго пялилась на дверь квартиры, в которой провела столько упоительных минут.
Там я была счастлива, и могла бы быть еще много дней. Но Артем как трусливый мальчишка испугался, что его затянет сильнее и не дал мне насладиться последними днями.
Вор и скотина. Не буду больше думать о нем. Он свой выбор сделал. Он вернулся к той жизни, без которой не может. Ну и пускай. Я буду жить для себя и сына. Надо прекращать думать о несбыточном. О его смехе, о его выразительных глазах и губах, что так часто изгибаются в улыбке. Губах, что могут дарить незабываемое наслаждение, убивать поцелуями, погружать в омут страсти ласками тела. Такого совершенного тела.
Ох ты сволочь, как же больно!
Еду в такси, держа на руках сынишку и сглатываю ком слез, потом еще один, понимая, что бесполезно, они уже льются, их уже не остановить. Глупо пытаться забыть воздух, которым столько времени дышала, он уже внутри, растекается ядом, заполняя все душевное пространство. И нет и шанса забыть этого трусливого придурка. Остается только вяло надеяться, что когда-нибудь он очнется и поймет, что без меня ему не будет счастья. Точно. Без меня он будет страдать! И только одна эта мысль вызвала, пусть слабую, но улыбку.
Еду к родителям. Собственно, не к матери же Влада ехать. Та всегда обращалась со мной, как пылью у своих ног. Еще бы, какая-то провинциалка, у ее сыночка москвича. Именно такой я боялась стать, положить жизнь на воспитание сына, проникать в любые уголки его бытия и тем самым загубить его характер. Потому что в моем лице Влад по сути нашел свою мамочку, его обстирывающую. Сам он к самостоятельной жизни готов не был.
Родители живут в черте города, но у них свой дом. В этом районе в основном военные, коттеджи строились для них. Почти все одинаковые из красного кирпича, двухэтажные, с небольшим двориком, гаражом и огородом в пять соток.
