– Вы здесь ни при чем. Если б нам хватало денег, он что-нибудь другое придумал бы. Кого-то из своих решил бы укокошить.
– Идемте, я вас выведу, – летчик потянул Костромина за собой.
Иначе тот будет смотреть на труп, как завороженный. Для человека мирного, непривычного к крови это отзовется потом навязчивыми кошмарами и страхами.
– Может быть, я в самом деле сумел бы помочь… В качестве благодарности, – робко предложил бедняга.
– Никому ни слова, хотя бы в ближайшие три дня, – напутствовал Сиверов. – Этого с вас достаточно.
Его взгляд тоже невольно остановился на мертвом теле. Ведь был Тарасов когда-то человеком.
Окончил училище еще в советские времена, служил, зарабатывал звездочки на погоны. По-разному в армии зарабатываются звания и должности, но если б он тогда уже был отмороженным, не видать бы ему повышений, как своих ушей.
Когда случился сдвиг по фазе? На кавказской войне, где он стал потихоньку спиваться от безысходности? Или в ту ночь, когда две чеченки попались под горячую руку? А может, в одиночной камере с Библией, когда он воочию представлял страшные картины Божьего гнева? Или в психушке? Если оказался щепкой в потоке, рано или поздно течение покажется зловонным и мутным.
Глеб ощутил потребность послушать Вагнера, окунуться в холодные пенящиеся валы музыки.
Слитно звучат струнные и духовые, короткие призывы солирующей флейты напоминают голоса чаек над свинцово-серым морем.
Глеб не сразу заметил на плейере зеленый «глазок». Первый раз за все время операции ему послали сигнал – по возможности срочно выйти на двустороннюю связь. Устройство, понятное дело, не предполагало звуковой сигнал – он неизбежно привлек бы внимание. Вызов на связь всего лишь «зажигал» светодиод, который уже не гас, чтобы быть гарантированно обнаруженным.
Сиверов сбросил сигнал вручную, нажатием кнопки «стоп». Вытащил диск, аккуратно придерживая пальцами за края.
– Не фурычит? – поинтересовался Витек, стараясь отвлечься от случившегося, завязать разговор на постороннюю тему. – Наверное, батарейки сели.
Последний раз Глеб пользовался плейером, чтобы прослушать второе послание от противника.
Значит, вызов от Федора Филипповича пришел в течение последних двух часов. Нужно выйти на связь, нужен всего-навсего мобильник. Только где его сейчас возьмешь – опять откалываться от коллектива?
Воскобойникова одного не отпустили, с ним в паре отправился Николаич. Догнать ребят, спросить мобильник у Костромина? Замкомполка наверняка отобрал его, пока вел пленника к месту.
А Михаил Эдуардович вроде не поднимал вопроса, чтобы телефон вернули. Забыл или просто не хотелось ничего брать с трупа?
– Надо убрать его, похоронить, – приблизился Глеб к Тарасову.
– Тащить до выхода? – вслух прикинул спецназовец.
– А как еще? Не на крыше ведь бросать.
– Да нет, я все понимаю. И я мог бы спятить в том же стиле.
«Дождаться майора с Ди Каприо?» – подумал Глеб. Он отлично понимал, каким риском является дальнейшее дробление группы.
– Надо только все подготовить, – добавил спецназовец. – Я здесь видел гробы – вон в той стороне. Здесь, блин, все есть, на все случаи жизни.
Витька передернуло. Он сжался и обхватил плечи руками.
– В гробу, думаешь, легче тащить будет? – не понял идеи Ильяс.
– Возьмем сразу штук пять, договорюсь с погрузчиком – пусть подвезет к выходу. Переодеться придется, чтоб сойти за менеджера из похоронной конторы. Но все равно легче, чем на горбу тащить. И безопаснее.
Глеб молча одобрил идею. Боевики не должны знать о новых потерях в команде. Пусть перед ними маячит прежний полновесный стимул.
Изгои здесь тоже не высовываются – это ясно врагу как день. За армией погрузчиков он уследить не в состоянии и меньше всего ждет, что кто-то из команды воспользуется услугами этого вида транспорта.
– Гробы метров через сорок, – уточнил Самойленко.
Для здешнего «города» под крышей расстояние в самом деле ничтожное.
– Пошли вместе, – предложил Сиверов. – Пролезем задворками. Двое тащат, двое страхуют.
– Я не смогу нести, – сразу предупредил Витек. – Даже дотронуться не смогу.
– Дотронешься, как миленький, – отрезал спецназовец. – Нужно будет – руками, нужно будет – еще и зубами поможешь. Иначе оставим здесь одного.
Мобильник, изъятый у пленника, действительно обнаружился в кармане у покойного Тарасова.
Сиверов без лишнего шума забрал его себе. Если б его заслали к врагу, этот жест был бы нормальным, естественным. А теперь будто украл.
Гробы оказались роскошными – под красное дерево, с ручками. Тарасова уложили, закрыли крышкой.
– Теперь возвращайтесь, – уверенно сказал переодетый в «цивильное» спецназовец. – Менеджер должен быть один, двое уже вызовут подозрение.
Глеб хотел обговорить главное:
– Как внизу, на выезде? Этим, на погрузчиках, плевать: ты платишь, он везет. А на выезде документы проверяют, накладные.
– Забыл, где живешь? Если чечены у нас любой вопрос за бабки решают, я, тоже как-нибудь сторгуюсь.
– Так у нас, в натуре, ничего не останется, – Витька одолел приступ жадности. – Растранжирим сейчас последнее, а дальше откуда возьмем?
Глядишь, в самом деле грабить придется.
– Успокойся, – усмехнулся Самойленко. – Скоро отмучаемся, недолго уже осталось. Лично мне так кажется.
– Спасибо, утешил.
Вернувшись на место, Витек сразу натянул куртку на белобрысую голову – так страус прячет голову в песок. Глаза и уши работали у одного Ильяса. Сиверов мог бы отойти под благовидным предлогом. Всем уже стало ясно: правило, воспрещающее отлучки в одиночестве, слишком сложно теперь соблюдать.
Но Глеб не спешил оставить тех, в чьей способности к самозащите вовсе не был уверен. Дождался возвращения Николаича и Воскобойникова. Ди Каприо он несколько раз видел в деле – на мужика можно положиться, по крайней мере пару минут он гарантированно продержится.
– Ну как? – поинтересовался Ильяс.
– Там уже менты копошились вокруг тачки.
Мы хозяина в спину подтолкнули, а сами живо развернули оглобли.
– Что он придумает насчет глаза? Не поверят ведь, что вышел отлить и на ветку напоролся.
– По крайней мере, не заложит, не должен, – уверенно заявил Воскобойников.
Правда, уверенность быстро таяла. Не прошло и полминуты как он пробормотал, как бы в споре с самим собой:
– Не должен. Хотя… Самое хреновое в этой жизни, когда теряешь веру в людей. Если в себя нет веры, все кажется ненадежным. Как на болоте живешь.
