Но он был в гостиной. Даже когда я поняла это — не развернулась. Как если бы мне снова хотелось попасться на глаза. Как если бы мне теперь не хватало эмоций, и перемирие уже не устраивало. Вадим Андреевич тоже переоделся. Он сидел на диване, смотря в телевизор с выключенным звуком, держал в лежавшей на спинке руке стакан. Спросил, не оборачиваясь:
— Хочешь коньяк?
— Спасибо, нет.
— Ясно. Носиться кругами возле меня лучше на трезвую голову.
— Я… не ношусь возле вас. Мы живем в одном доме, мне просто некуда деться.
— Тебе так нравится эта несвобода от меня.
— О чем вы?
Хотя я прекрасно понимала, о чем. Меня в самом деле приятно волновало это ощущение зависимости — вот он, здесь, всегда опасный. И когда я выходила из своей спальни, каждый шаг наполнялся ощущением вероятности, что он ждет. И снова вызовет бурю. Любую, лишь бы уже хоть что-то произошло.
Вадим Андреевич легко встал, обернулся, подошел, но остановился в метре и протянул свой стакан. Я приняла, сделала маленький глоток, не отрывая взгляда от его. С мысли сбивал вид его влажных волос, почему-то навязчиво прицепилось и то, что я ни разу не видела его без футболки или рубашки. Ничего особенного — это даже не фантазии, но дышать отчего-то стало труднее. Чтобы скрыть растерянность от его молчания и отсутствия каких-либо действий, шагнула в сторону и поставила стакан с остатками коньяка на высокий столик. Почему он медлит? Я даже не определилась — капитулировать и сопротивляться, но определиться смогу только после его хода. На самом деле я уже минуту ждала, что он просто подойдет, поцелует… и лишит права выбора.
Но когда это Вадим Андреевич делал что-то просто?
— Арина, я сегодня буду терпеливым. Один раз.
Я задрожала. Он всегда говорил так, что звучало слишком прямо, но притом несло под собой айсберг неозвученного. Не ответила, ощутив, что если прямо сейчас его остановлю, то потом пожалею. И это произойдет завтра, послезавтра, на будущей неделе. Есть эмоции, которые непременно надо выплеснуть, и пока этого не произойдет — будешь постоянно к ним возвращаться. Носиться кругами, как он и сказал.
Вадим Андреевич сократил последнее расстояние между нами. Я замерла, не позволяя себе смутиться. Даже когда он схватил за края домашней майки и потянул вверх. Позволила снять с себя топ и прикрыла грудь руками. Он тут же ухватил за запястья и отвел, беззастенчиво разглядывая. От его пристального внимания стало не по себе. Ведь мог же отвлечь поцелуем, но нет, он наслаждался моим замешательством — с этого типа станется.
Затем положил руку на грудь, мягко сжал. И лишь после наклонился и поцеловал. Я прижалась к нему в порыве, наконец почувствовав облегчение. Все уже, решилась, поздно метаться. Поцелуй, как и раньше, возбуждал, но Вадим Андреевич не позволял погрузиться в ощущения. Он отрывался от губ, улыбался после недовольного стона, но из рук меня не выпускал. А потом развернул от себя и толкнул в сторону спальни, не позволяя нерешительно замереть.
В комнате горел приглушенный свет. Вид разобранной постели меня смутил, но все ощущения сосредоточились на его руках, которые обнимали сзади, все сильнее сжимая грудь, переходя на живот, а потом снова на соски. Я и не подумала сопротивляться, когда его руки коснулись резинки штанов и стянули их вниз, до коленей. Одна ладонь легла на ягодицы, переместилась на внутреннюю сторону бедра, но выше так и не поднялась. Но даже поглаживания там вызывали тянущие ощущения внутри. Я сняла штаны, откинула ногой в сторону, но не повернулась. Вадим Андреевич прижимался ко мне сзади тесно, и меня начало странным образом выводить из себя, что он по-прежнему одет. Как если бы подчеркивал мою уязвимость. Он и подчеркивал, кто бы сомневался.
Сжал талию, потом развернул к себе. Но не поцеловал — толкнул на кровать спиной. Скользя взглядом по всему моему телу и даже не позаботившись о том, что улыбка сейчас неуместна, начал демонстративно неспешно расстегивать рубашку. Уперся коленом в постель между моих коленей, чуть склонился, но продолжать все так же медлить. Мне хотелось спрятаться от его взгляда, закрыться, но притом я отчего-то чувствовала, как нарастает томление. И его голос на грани хрипа только еще сильнее распалял:
— Красивая, черт тебя дери. Убери руки, не закрывайся.
О, это не прозвучало комплиментом. Как будто просто факт отметил. Он стянул рубашку, обнажая рельефные плечи и безволосую грудь. Тянуло коснуться его живота, провести пальцами, но слишком сильно хотелось, чтобы именно он первым перестал держать эту дистанцию. Расстегнул джинсы, но не стал снимать и, наконец-то, навис надо мной. Смотрел в глаза, но рука его скользила по талии, бедру, потом возвращалась на грудь, чтобы почти до боли сжать сосок. И я перестала себе сопротивляться: потянулась, коснулась губами шеи, затем провела там же языком, как если бы до сих пор только и ждала, когда смогу попробовать его на вкус.
Вадим Андреевич взял меня за талию подтянул выше, не позволил свести ноги, но теперь и сам задышал труднее.
— Не спеши так, хорошая моя. Давай все сделаем спокойно.
До спокойствия мне было далеко. Особенно, когда он поцеловал. Я только от прикосновения его языка готова была стонать и выгибаться. Он словно бы сам себя сдерживал, но через несколько минут вдруг переменился — теперь движения стали напористыми. Вадим перехватил мою руку, с силой прижал над головой, вскользь коснулся губ, а потом спустился к шее. Еще через секунду я почувствовала его язык на соске. И не успела отреагировать на эту ласку — почти сразу же пальцы другой руки нырнули между ног, сразу касаясь клитора. Я со стоном подалась бедрами вперед. Страсть заполнила каждую клетку тела, заставляя истекать внизу, просить:
— Ну же, чего вы ждете?
А он все продолжал и продолжал, вынуждая меня разрываться от ощущений. Потом, также неожиданно, отстранился и встал. Нырнул рукой в карман, вынул пачку презерватива и бросил на кровать. Снял джинсы вместе с бельем. Вид обнаженного, возбужденного члена меня на миг охладил. Мне почему-то казалось, что орган должен быть меньше — ведь женщины испытывают удовольствие, когда занимаются сексом…
Вадим снова ловил на моем лице каждую реакцию. Он как-то совсем пошло положил руку на ствол члена и провел вдоль — к основанию, потом вперед, немного натягивая кожу на головку и снова обратно. Я спонтанно сжала бедра, но и взгляда отвести не могла. Возбуждение от перерыва в ласках немного отступило, но теперь я не думала о том, чтобы остановиться. Но когда он, так же медленно, потянулся за презервативом, не выдержала и отвернулась.
Потом он снова вернулся ко мне и мгновенно заставил забыть о минутной передышке — целовал теперь по-другому, с напором, почти не останавливаясь в одном месте. Развел мои бедра широко в сторону, подтянул одну ногу выше и коснулся губами колена. Я не могла понять, как он одновременно успевает оказаться буквально везде. Секунду назад мягко прикусил зубами сосок, заставив невольно вскрикнуть, а теперь уже целует живот, поднимается выше, касается кончиком языка шеи. Лег почти всем весом, наклонился к уху:
