— Не поднимайся, — почти строгое приказание.
Да я и не могла, он продолжал держать ладонь между моих лопаток. Когда звякнула ширинка, я застонала от предвкушения. Он прижал горячую головку, проникая лишь немного между складок, потом положил обе руки мне на талию и, крепко сжав, потянул на себя. Из-за стягивающих ноги колготок я не могла раздвинуть бедра шире, потому член входил трудно, каждый миллиметр движения ощущался слишком сильно. Попыталась потянуться рукой — стащить эти чертовы вещи, чтобы не мешали, но…
— Не поднимайся!
Внутри было невыносимо тесно, а когда он начал проникать глубже, то ощущения стали совсем непривычными, какими-то нестерпимо сильными. Как я ни пыталась расслабиться, теснота внутри не уменьшалась. Но ему удавалось еще и двигаться, все мощнее и с постоянно увеличивающимся темпом. Я жмурилась, закусывала губы, но стонала громче. Махнула непроизвольно рукой, сметая со стола пустую кружку, но вряд ли кто-то из нас обратил на это внимание. Едва я только пыталась приподняться, как он снова прижимал меня вниз, не позволяя уйти от этой невыносимой тесноты.
Я кончила слишком быстро — не было никакой возможности оттянуть пик, но он не останавливался, не замедлялся и все продолжал входить в меня, крепко удерживая за талию и почти с силой насаживая меня на себя. Я обессиленно принимала всю его страсть, которая все никак не хотела заканчиваться. По-прежнему слишком тесно и слишком приятно, что я снова начала постанывать. Он кончил в меня, но не вышел сразу. Еще почти минуту я чувствовала, как член пульсирует внутри, вызывая во мне ответные сладкие спазмы. А потом просто отпустил и отошел на шаг.
Кое-как поднявшись на трясущихся руках, я поправила подол. По внутренней стороне бедра стекала теплая капля спермы, но я не смогла разозлиться — противозачаточные таблетки уже давно действовали, мы в последние дни и не думали предохраняться. И еще вчера это не было проблемой — я могла пойти в душ, чаще всего в его же компании. Но теперь… теперь я просто подтянула колготки и решила, что смогу добраться до дома и так.
Повернулась, но так и не смогла посмотреть на него. Боялась увидеть на его лице превосходство или, наоборот, сожаление, что прямо сейчас я снова уйду. Остатки вчерашней злости, о которой он говорил, или самодовольную улыбку победителя. Не знаю, что из этого расстроило бы меня больше. И остолбенела от делового тона, в котором был просто интерес к вопросу, и никаких эмоций к только что случившемуся:
— Так, Арин, а теперь покажи, что там за клиент.
Уже минут через десять я вышла из его дома и только там смогла спокойно все обдумать. Между вчера и сегодня была принципиальная разница. Нет, секс был таким же потрясающим, но все остальное кардинально отличалась. Он не поцеловал меня — ни до, ни после. Не прижал к себе с уже ставшей привычной нежностью. Вадим сегодня как будто поставил какие-то условия для новых отношений, но в этих условиях он все равно будет брать меня всегда, когда захочет. А я буду отдаваться, потому что эта треклятая влюбленность не оставляет мне выбора. Что-то явно пошло не так, как я планировала…
Скорее для проверки своей гипотезы, в следующую встречу я, едва войдя в дом, приподнялась на цыпочках и потянулась к его губам. Мне физически надо было выяснить, он осознанно меня не целовал в прошлый раз, чтобы поставить какую-то дистанцию, или это вышло случайно. Вадим несколько секунд словно размышлял, но затем обхватил мое лицо и сразу прижался к губам, проникая языком в рот. Не прерывая поцелуя, толкнул меня к вешалке и принялся судорожно раздевать. Как бы то ни было и что бы я там ни проверяла, но эксперимент закончился тем же — страстным сексом прямо на месте. Кажется, притом он ни разу не оторвался от моих губ, я даже при оргазме вынуждена была посасывать его язык.
Доказывать больше нечего: я влюблена в него до беспамятства, он, вполне возможно, тоже. Или хочет меня до беспамятства. И при таком раскладе любая наша встреча будет заканчиваться или страстью, или разочарованием, что мы не дали выхода страсти.
А когда уходила, он вдруг начал:
— Арин, а может ты сейчас…
И осекся. Отвернулся. Мне до ужаса хотелось услышать продолжение — он или позовет на ужин, или предложит чаю, или остаться на ночь. А у меня еще руки дрожат до такой степени, что я соглашусь на что угодно.
— Что? — спросила, не выдержав.
— Ничего, — он вдруг посмотрел с иронией — один глаз прищурен сильнее, сказал совершенно другим тоном: — Увидимся завтра в шесть. Я начинаю привыкать к такому горячему расписанию.
А ведь так и будет! Всегда или очень долго. У нас было больше шансов надоесть друг другу, если бы я осталась. Но такие визиты, вроде бы ни к чему не обязывающие, на фоне еще не остывшего желания только сильнее распаляют. Если он даже до сих пор не был влюблен в меня, то я сама провоцирую в нем азарт. И не отталкиваю, потому что пока представить не могу, как это делается.
Лера встретила меня круглыми, перепуганными глазами:
— Аришк… тут это… папа твой!
Я удивилась только тому, чем же родитель успел перепугать мою подругу. Хотя одного его взгляда обычно хватает… А тот «Фольксваген» у подъезда сразу должен был навеять мысли — это же одна из двадцати любимых машин отца. Но я не обратила внимания, потому что была погружена в себя. Или мне уже давно было наплевать.
Прошла в кухню и села напротив. Лера испарилась в дальней комнате. Отец выглядел спокойным — просто хмурился, но смотрел прямо и без раздражения.
— Арина, пора этот бунт заканчивать.
Я отвечала тоже ровным голосом:
— Это не бунт, пап. И я только начала.
— Многие уже начинают спрашивать… Пока скандал не вышел за рамки семьи, давай просто закроем этот вопрос?
Я медленно вдохнула:
— Почему бы уже не вынести скандал за рамки семьи? Ну, сообщи уже прямо — твой третий ребенок от рук отбился, ты слишком любил его и баловал, вот и добаловал на свою голову. Сокрушайся, переживай, но для твоей же репутации будет лучше, если разведешь руками и заявишь, что ничего со мной сделать не можешь. Не силой же меня держать. Поверь, это самый лучший выход… для твоей репутации.
У него заходили желваки, но отец снова сдержался. Не зря столько времени прошло — он, как и я, настраивался на эту встречу:
— Я понять только не могу, чего ты добиваешься? Скажи свои условия, и мы с матерью подумаем. Но вот это все, — он махнул рукой в сторону, видимо, показывая скромную по его меркам квартирку, — просто детский сад.
— А я ничего не добиваюсь, правда, — легко пожала плечами. — Просто не хочу возвращаться ни на каких условиях. Можно?
Он исподлобья глянул на меня:
— Вот так, да? Вычеркнула всех родных из жизни и спишь спокойно?
— Почему же? Я не вычеркнула, на время отдалилась. Когда-нибудь я выйду замуж, рожу вам внуков и буду так счастлива, что не смогу не поделиться с вами. Примете мой выбор — прекрасно, не примете — так я к тому времени уже привыкну. Я хочу сказать, что никакое ваше решение больше не будет влиять на меня, а там уже сами думайте — вычеркивать меня из жизни или нет.
