Потом нарочито медленно разделась сама, толкнула его в плечо, чтобы откинулся на спинку дивана, и разместилась сверху. Поерзала немного, но, поняв по темным глазам, что уже почти доигралась, приподнялась и рукой направила член внутрь. Судорожно выдохнула и опустилась. Оказалось, что двигаться так не слишком удобно, но я подстраивалась. Водила бедрами сначала медленно, но постепенно немного ускоряясь. Это именно тот ритм, который приносил максимальное удовольствие мне, Вадиму, знаю, всегда хочется жестче. Но судя по его виду, он был готов выносить что угодно.
Все же ухватил меня за талию, но старался не направлять. Я оценила его усилия. Уперлась руками в плечи и немного изменила угол. Внутри стало невыносимо жарко, но так не хотелось, чтобы все закончилось слишком быстро. Вадиму каким-то неведомым образом всегда удавалось продержаться до моего пика, а я, кажется, слабее. Попыталась сжаться — внутри скрутило еще сильнее. Замедлилась — от протяжных движений чуть не взвыла. Но все же почувствовала его напряжение, обрадовалась… и замерла.
Вадим тут же распахнул глаза, требуя объяснений такому вопиющему издевательству. Я закусила губу. Чуть двинулась, расслышала короткий стон и снова остановилась. И опять эти и без того темные глаза, в которых вот-вот появится ярость. Однако голос подчеркнуто ласковый:
— Ариночка, ты уж если взялась насиловать, то или до конца дело доводи, или позволь мне.
— Подожди! — я невольно рассмеялась. Вот терпит же, ждет. Да он полностью мой, как я — его. Осталось только вытрясти: — Вадим, скажи, как ты ко мне относишься.
— С ума сошла, — он сам двинулся бедрами вверх.
— Нет-нет! — я приподнялась немного. — Скажи!
— Нужны же молодым девицам эти громкие признания…
— Скажи!
Теперь он тоже улыбался:
— Воспитал стерву на свою голову!
— Давай уже, признавайся.
И выдать бы ему — «люблю». Я и сама была не в силах его мучить дальше. Но Вадим вдруг посмотрел серьезно и сказал совсем другое:
— Арин, у меня без тебя никакого желания жить нет. Вообще. Думаешь, что секс важен? Тогда встань с меня — не трону. Только рядом будь, любая. У меня постоянно страх, что ты потеряешься. И не будет тебя, ничего больше не будет. Ты ждешь слова «любовь», но это совсем не то.
Действительно, не то. А как будто гораздо больше. Я наклонилась и поцеловала его.
— Я не потеряюсь, Вадим.
И после этого он перестал сдерживаться: подхватил меня, рванул резко вверх, бросил спиной на диван и довел — сначала меня, а потом себя. Да, эксперимент можно считать проваленным, у этого клиента самоконтроль еще далек от идеала.
В первый же рабочий день нового года случилась беда. А я ведь с детства была готова к чему-то подобному: отец во многом был неправ, но хоть в одном не ошибался. К сожалению.
Я едва вышла из своего бутика и не успела даже на сто метров отойти, как меня схватили и потащили в машину. Прямо посреди белого дня, на глазах у свидетелей! В машине зажали с двух сторон, натянули на голову тканевый мешок, в котором было трудно дышать. Но кое-что я успела увидеть — у всех троих лица прикрыты, а это означало самое страшное — не отец. Я как-то подсознательно ждала от него подобного. Хоть мы с Вадимом и не жили вместе, но характер родителя я знала прекрасно. Он не умеет прощать. И пусть я теперь изредка звонила домой для сухих разговоров, пусть всеми силами старалась подчеркнуть, что ситуацию уже не изменить, но все равно подсознательно ждала от отца чего-то ужасного. Но мне хватило нескольких секунд, чтобы понять — все еще хуже. И тихие разговоры похитителей подтвердили:
— Точно она?
— Точно.
Ехали мы почти час. Я сидела тихо, ни о чем не спрашивая и не пытаясь вырваться. Вспомнила все рекомендации, которые в меня вбивали с шести лет: не сопротивляться, не спорить, не дергаться и делать все, что говорят похитители. Ни в коем случае не пытаться снять мешок — стоит мне увидеть лицо хоть одного, и шансы удачного разрешения сведутся к нулю. Хотя шансы и так невелики — об этом мне в шесть лет не говорили, но я и сама умею сопоставлять. Еще в самом начале один залез рукой в мой карман, вытащил сотовый и, похоже, просто выкинул в окно.
Когда автомобиль остановился, меня потащили в какое-то помещение. Возможно, склад, но я даже не представляла, в какую стороны мы ехали, а складов в области столько, что за всю жизнь не отыщут.
— Сядь.
Я подчинялась беспрекословно. Когда сняли мешок, наконец-то смогла нормально дышать. Похитителей было не трое, семеро, хотя снаружи могли быть и другие. Меня скотчем примотали к стулу, больно стянув руки сзади. Я намерено смотрела только в пол, не поднимая головы. Не разглядывать, не раздражать ничем. И не плакать. Последнее было выполнить очень сложно. Они говорили между собой тихо, обрывисто, но и без того было ясно, зачем им дочь Коломенского.
Отец к подобному тоже должен быть готов. Это значит, он будет требовать обязательно показать мое лицо. Иначе вообще не бывает. То есть будет видеосвязь. Похитители тоже это знают, ведь, судя по всему, профессионалы.
На вызов отец ответил не сразу, но когда услышал объяснение, вмиг сосредоточился. Я даже издалека слышала, как изменился его голос.
— Покажите дочь, — говорил сдавленно.
Похитители подошли ко мне. Один направил сотовый на меня, другой схватил за подбородок и заставил смотреть прямо. А потом резко ударил кулаком в щеку. Меня швырнуло в сторону вместе со стулом, но он удержал. Отец не вскрикнул, ничем не выдал ужаса. А я от боли совсем перестала соображать. И голос не успокаивал:
— Арина, не паникуй и жди. Я заплачу этим… Ты просто жди.
Скорее всего, заплатит. Под его показным спокойствием я четко уловила панику. Отец заплатит — и из-за меня, и из-за того, чтобы получить единственный шанс выйти на этих отморозков. Просто чтобы их не было больше. Он жить не сможет, если они продолжат существовать. Ему несколько раз повторили, что будет в случае обращения в полицию, потому в этом вопросе я не знала, как он поступит. У него и своих сил предостаточно — если только удастся меня найти.
Вадим сейчас меня тоже уже потерял. Я как-то с самого начала о нем не вспомнила, почему-то очень сложно было представить его боль. А теперь вот не смогла — моя сумка, подаренная им, валялась на грязном полу. Из нее вытряхнули все содержимое, паспорт куда-то унесли, а ничего ценного не обнаружили. Да, стоимость моей сумки была ценнее всего, что в нее помещалось. И теперь ценнее моей жизни. Я старалась не смотреть на свои разбросанные вещи, поскольку они неизбежно напоминали о Вадиме. Он был знаком с Лерой, наверняка они оба уже в истерике. И тоже ничего не могут предпринять. Когда один из похитителей стянул с лица чулок, я потеряла последнюю надежду. Хоть и не смотрела на него прямо, но хорошо представляла, что это означает. Как только они получат выкуп, меня прирежут. Наверное, так сразу и было запланировано: передача заложника — дополнительный риск. Проще избавиться от этой части дела.
