Перспектива остаться с этим делом один на один заставила меня поежиться.
— Хочу тебе поручить еще кое-что… Ты помнишь слова командора, сказанные вчера утром?
— Какие именно?
— По поводу кого-то или чего-то исчезнувшего. «Необъяснимое исчезновение» — так он выразился. Похоже, он увидел в этом исчезновении некую связь с одним из убийств.
— Командор Сан-Спирито никогда не отличался прозорливостью… — предположил я.
— Согласен. Но меня удивила не его мысль, а отношение к ней Бибьены. Показалось, наш кардинал был крайне раздражен — так жестко он одернул командора. А между тем накануне мы все вместе обсуждали всевозможные последствия этого дела: не было и намека на какое-либо исчезновение. И если оно действительно имело место, если даже командор усмотрел связь его с убийствами и раз уж Бибьена не хочет, чтобы о нем упоминали, значит, он от нас что-то скрывает. Что за секреты? Почему он обратился к нам за помощью? Вот в чем загадка, Гвидо.
Часом позже я вошел в библиотеку Ватикана.
В ней находилось трое или четверо читателей, но, к моей досаде, Томмазо Ингирами там не оказалось. Как мне сказали, префект заболел. Пришлось обратиться к его помощнику Гаэтано Форлари. Тот приветливо встретил меня, внимательно выслушал мою просьбу.
Истинной цели моего прихода я ему не открыл: с одной стороны, скандал, устроенный Аргомбольдо в мое первое посещение, призывал к осторожности. С другой стороны, если уж мне следовало изъясняться поточнее для пользы расследования, мне в то же время нужно было выражаться потуманнее, дабы не вызвать подозрений. Никто не должен был знать об убийстве на Форуме или о двух головах в колонне. Таким образом, мне пришлось сказать Гаэтано, что Леонардо поручил мне разыскать материалы об обычаях и нравах Древнего Рима, о совершенных ранее преступлениях и правосудии. Не известны ли ему какие-либо работы, относящиеся к истории города, о чем-либо из ряда вон выходящем? В частности, уточнил я, меня интересуют все трагические события, имевшие место среди античных памятников, а также их официальное объяснение.
Гаэтано поглядел на меня круглыми глазами, затем подвел меня к одной из полок латинского зала, на которой находилось много томов судебных анналов.
Я просматривал книги до наступления вечера и не нашел ничего похожего на убийства, связанные с античными колоннами. Я снова поинтересовался у Гаэтано, нет ли других работ на эту тему, но библиотекарь только развел руками. По его словам, просветить меня мог один Аргомбольдо, знания которого в этой области были неоспоримы.
Встречу с этим мрачным господином я отложил на более позднее время, а сам решил, пока еще светло, отправиться в пансион Джакопо Верде.
Пьяцца ди Шарра пользовалась весьма дурной репутацией: там кишел разный сброд, подобно тому, как в гниющем трупе кишат черви. Улица Сола, ведущая к ней, была самой отвратительной, вокруг теснились домишки без возраста, которые клонились во все стороны, иногда соприкасаясь друг с другом, и казалось чудом, что они до сих пор не обрушились на прохожих. В свете угасающего дня та лачуга, которая на несколько месяцев приютила Джакопо Верде, казалась самой неустойчивой, готовой в любой момент развалиться. Деревянные части прогнили, по стенам сочилась вода, а дверь скрипела на петлях так, словно все сооружение издавало стоны ревматика.
На этом фоне домовладелица сливалась со своим владением: костлявая старуха с клюкой; из грязного головного платка выглядывало покрытое пятнами лицо.
— Что вы хотите?
— Хотел бы поговорить с вами, синьора.
Она раздраженно передернула плечами:
— У меня нет никакого желания разговаривать. Вам нужна комната? Хорошо. Нет? Проваливайте.
Охлажденный приемом, я мгновенно подумал о выгоде, которую мог бы извлечь из ее предложения.
— Комната? У вас есть комната?
Ее глазки-горошинки недоверчиво сузились:
— Разве комната вам не нужна?
— Да, конечно! Комната!.. Дело в том, что я уже устал искать ее, уже пришел в отчаяние…
— Обычное дело: праздники. Уже неделю у меня пустует одна. Никто не хочет вселяться. Вы слышали, что произошло на днях? Парень на колонне…
— В Рим я прибыл сегодня утром, прямо из Флоренции. А что произошло?
Она, похоже, напряженно размышляла, потому что глаза ее сузились еще больше, почти затянувшись пятнистой кожей.
— Из Флоренции, говорите? Путешествуете налегке, без сундучка, без котомки?
— Я… я оставил их на постоялом дворе, пока не подыщу себе жилье и…
Старая карга скрипуче засмеялась, обнажив почерневшие пеньки от двух зубов.
— Ха-ха! Постоялый двор! Да там полно воров! Впрочем, их везде хватает!
— Верно. Поэтому мне и нужна отдельная комната. Вы сдадите?
Она долго рассматривала меня с ног до головы. Затем быстро спросила:
— У вас есть чем платить?
— Я… я небогат… Но все же…
— Есть чем платить или нет? Куатрино в неделю плюс задаток на тот случай, если сломаете кровать. У вас деньги есть?
Я порылся в кошельке, пересчитал наличность. Руки мои дрожали. Я протянул ей две монетки, которые она поспешно засунула куда-то под юбку, бесстыдно задрав ее. Громкий голос на улице заставил меня повернуть голову. В это время старуха скользнула за дверь и захлопнула ее перед моим носом.
— Притаскивайте ваши пожитки до наступления ночи, — проквакала она из-за двери. — Будет вам комната!
Комната…
Комната Джакопо Верде!
10
Поселившись в тот же вечер в комнате Джакопо, я постарался влезть в его шкуру и понять, что он чувствовал: я сложил свои вещи в его сундучок, сел на его кровать и уставился в окно.
Что представляла собой несчастная жертва из колонны? Какие радости и печали испытывал он за месяцы, проведенные в грязном домишке на улице Сола? Был ли он счастлив настолько, чтобы ценить дарованную ему жизнь? И какой злой дух позволил отнять ее таким ужасным способом?
Все эти вопросы теснились в моей голове, и я вопрошающе разглядывал облезлые стены, скудную обстановку, захватанную руками случайных людей, и кусочек черного неба над двориком.
Однако ничто не могло рассказать мне здесь о Джакопо Верде.
Комната так же приводила в отчаяние, как и весь дом вместе с хозяйкой.
На верхних этажах жили пять других молодых людей, бывших на пансионе синьоры Альгеррины, деливших с ней стол и терпевших ее скверный характер. Еда была до уныния однообразной: что-то вроде серой мучной похлебки с мясными обрезками. Вскоре я понял, что эти пятеро, работавшие подмастерьями у городских ремесленников, мало что могли сказать об их бывшем соседе. Впрочем, они почти не обратили на меня внимания, и лишь один из них, Джузеппе, вопросительно взглянул на меня: что, мол, это за тип, осмелившийся залезть в постель мертвеца?
