Восшествие одного из Медичи на престол в соборе Святого Петра наполнило город радостью. По этому случаю ликовал весь Рим. Такого торжества не было с незапамятных времен. Дома, церкви, античные памятники, триумфальные арки украсили цветами. Повсюду слышались веселое пение и здравицы в честь сына Лоренцо Великолепного. Кортеж был особо пышным: сотни людей — пикейщиков, солдат, швейцарских гвардейцев, — а также члены городского управления, кардиналы, послы шествовали впереди свиты папы.
Лев X заключал шествие, продвигаясь под балдахином, который держали знатные люди города, на белом коне, спасшем его когда-то при бегстве из французского плена. Папская тиара, украшенная драгоценными камнями, искрилась тысячью огоньков в лучах весеннего солнца. Таким я впервые увидел понтифика.
До назначенного часа время еще оставалось, поэтому я решил справиться в библиотеке Ватикана о существовании книги, напечатанной шрифтом Цвайнхайма. Захватил я с собой заодно и ключи от Бельведера, которые мне перед отъездом доверил Леонардо да Винчи, чтобы проверять, все ли в порядке в его жилище.
По дороге я еще раз убедился, что волнение на улицах не стихало. Многие ремесленники горячо спорили на порогах своих мастерских; двери таверн не закрывались из-за потока посетителей; вместо того, чтобы трудиться, рабочие группами бродили по улицам.
В Борго толпа ротозеев смешалась с толпой паломников. Доказательством всеобщей напряженности явилось и то, что менялы позакрывали свои лавочки, зато продавцы сувениров вовсю рекламировали свой товар: четки, склянки со святой водой, распятия, статуэтки святого Иоанна, наставника Семи Церквей… И в центре всех разговоров — убийство гравера. Детали его в принципе были известны, да только в искаженном виде: говорили о золотой стреле, о вывалившихся кишках, о проклятии, постигшем город… Однако о д'Алеманио не было сказано ничего такого, что могло бы пролить свет на загадочные слова его вдовы…
На площади перед собором Святого Петра с руганью дрались две шайки нищих. Здоровяк с лохматой бородой снял свою повязку слепого и наскакивал на какого-то хромого в рубище. Он обвинял его в том, что тот якобы украл у него монету, и готов был избить противника — зрение, стало быть, у него было отличное, — тогда как другой проворно уворачивался — ноги, стало быть, работали у него неплохо… Затем последовала всеобщая драка за место попрошайничества, но тут вмешались швейцарцы, вынудив всех разбежаться. Можно было не сомневаться, что драка продолжится на набережной или в лачугах Трастевере.
Охрану ворот Ватикана усилили, и лишь несколько попрошаек могли просочиться на его территорию. Очутившись внутри, они уже переговаривались не о возможном появлении Льва X, не о щедрой милостыне, а о безопасности в городе: следует, мол, увеличить количество людей в народном ополчении и раздать горожанам оружие. Что касается паломников, те вслух выражали недовольство оказанным им приемом: бесконечные ожидания, недоверчивость и подозрительность по отношению к ним, невозможность приблизиться к папе или поклониться некоторым реликвиям. Для чего тогда совершать паломничество в Рим, если нельзя получить индульгенции в нужном количестве?
К счастью, библиотека была островком тишины. В латинском зале оказалось немало читателей, однако слышен был лишь шелест переворачиваемых страниц. Хотелось бы переговорить с Томмазо Ингирами, заодно сказать ему о предложении книготорговца по поводу Иоанна Крестителя, но, так как его не было, пришлось обратиться к Гаэтано:
— У вас, я полагаю, есть издание «О Граде Божьем», напечатанное Конрадом Цвайнхаймом. Нельзя ли просмотреть его?
Гаэтано, обычно приветливый, казалось, был не в духе.
— Конрад Цвайнхайм, говорите вы? Что-то не припоминаю. Может быть, вам известно, когда она вышла?
— Предполагаю, между 1465 и 1475 годами.
— Пройдите в греческий зал, здесь нет мест. Как только найду, принесу.
Я повиновался и ждал в соседнем зале, глядя в окно на толпы верующих, заполнивших двор Попугая. По небу плыли тяжелые серые тучи, грозящие разразиться снегом.
Через некоторое время пришел Гаэтано:
— Вот! Думаю, это то, что вы ищете.
Он положил на одну из конторок толстый том в коричневой коже.
— Мессера Ингирами нет сегодня?
— Нет, ему пришлось… ему потребовалось срочно уйти… — Понизив голос, он пояснил: — Честно говоря, здесь находится Аргомбольдо. Он над чем-то работает в главном зале. Томмазо предпочел…
— А… вот оно что… По-вашему, он в хорошем настроении?
— Трудно сказать. Он непредсказуем.
— У меня есть еще вопрос: храните ли вы здесь типографские шрифты?
— Шрифты? Типография не по нашей части.
— Мне сказали, что папа Сикст Четвертый приобрел шрифты этого печатника, этого Цвайнхайма. Случайно, не знаете, куда помещают подобные вещи?
— Право, не могу сказать. Но спрошу Томмазо, как только он вернется. Кстати, мессер Синибальди, раз уж вы пришли… Что за причина этих волнений?
— Какое-то новое преступление… — уклончиво ответил я. — Народ готов взяться за оружие для самозащиты.
— Увы! — вздохнул библиотекарь. — Насилие порождает насилие…
Я поблагодарил Гаэтано и наугад раскрыл труд блаженного Августина. Кажется, Евангелиста да Тозини угадал. Начертания букв в книге «О Граде Божьем» и посланиях совпадали. Одно только было отличие: заглавные буквы здесь были красными, что делало страницы более рельефными. И все же я постарался сравнить каждую букву. Сомнений не оставалось: убийца нашел и использовал шрифт Цвайнхайма.
Чья-то рука легла на мое плечо.
— Надо же, мой молодой друг! Вы становитесь завсегдатаем библиотеки Ватикана!
— Добрый вечер, мессер Аргомбольдо.
Как и всегда, он был весь в черном, глаза его горели лихорадочным огнем. Он продолжил:
— А я только что слышал, как о вас говорили…
— Хорошее, надеюсь?
— Во всяком случае, любопытное… По поводу того убийства гравера, вы знаете… На рынке, где продают дичь, две женщины утверждали, что некий молодой человек видел убийцу и даже гнался за ним в квартале Святого Евстахия, но не догнал. Я, конечно же, сразу подумал о вас…
— Конечно… Вам здорово повезло, что вы это слышали!
— Правда? После вашего визита меня интересует все, касающееся этого дела.
Мы разговаривали вполголоса, однако один из читателей обернулся. Я перешел на шепот:
— Вы все еще верите в проявление божественного гнева?
— Скажем, я, скорее, лелею эту надежду. Если этот город не покается…
Он наклонился над моей книгой.
— Ах! Блаженный Августин! Вот это уже лучше!
Гаэтано послушался моего совета.
— Скажу честно, мессер Аргомбольдо, меня интересует не сама книга, а тот, кто ее напечатал. Вам известен некий Конрад Цвайнхайм?
