— Ну так вот, мне нет до него никакого дела, — продолжил Дима. — Я даже не касаюсь сейчас этической стороны вопроса, это относительно секса с женатыми мужчинами… Но я просил, чтобы ты была моей девушкой по-честному! По-настоящему, понимаешь?! Полностью, а не как запасной вариант…
— Что ты говоришь?! — со слезами закричала Люська. — Ну какой запасной вариант? Я сказала тебе правду, я была совершенно свободна, у нас с ним все давно кончено…
— И между тем, — мрачно подытожил Дима, — он для тебя до сих пор «самая сильная любовь в жизни». Сколько лет это уже длится, я забыл? Четыре, пять?..
— Это он тебе так сказал? — Люська задохнулась от возмущения. — Про самую сильную любовь? Дима, я повторяю: у нас с ним давно уже все закончилось, много месяцев назад!
— И именно поэтому вы с ним встречались в «Глобус Сити Молле», — бесцветным голосом произнес Дима. — Если это действительно была случайная, незапланированная встреча, не любовное свидание, то… почему ты скрыла это от меня? Что в этом такого было криминального?
Люська почувствовала, что рыдания сдавливают ей горло, и глубоко-глубоко вдохнула.
— Я не знаю, что тебе еще сказать, Дим. Ты ведешь себя как ребенок… Поверил отвергнутому сопернику… Ты видишь его в первый раз в жизни! А меня ты знаешь довольно давно — и, оказывается, совершенно мне не доверяешь?
— Теперь я не уверен, действительно ли я знаю тебя…
— Мне абсолютно не в чем перед тобой оправдываться. Я ни в чем не виновата…
Дима помолчал.
— Не знаю, Люсь, — выговорил он наконец устало. — Все не так просто. Пойми, мне сейчас очень тяжело. Мне… мне надо подумать.
— Хочешь думать? Думай! — вспылила Люська. — А меня этот детский сад больше не касается! Я уже сказала тебе все, повторюсь — моя совесть чиста!
Дима продолжал молчать. Люська в сердцах отключила телефон, хотя в ту же секунду пожалела об этом. Подождала, не перезвонит ли он… Но Дима не стал перезванивать.
Плохо отдавая себе отчет в том, что делает, она набрала номер Андрея. Тот отозвался сразу же, после первого гудка.
— Слушаю!
— Знаешь, кто ты? — ровным голосом спросила Люська. — Ты просто мразь. Я тебя ненавижу и буду ненавидеть всю жизнь, до самой смерти.
— В чем дело, Люсь? — удивился он то ли притворно, то ли по-настоящему.
— Если ты еще когда-нибудь вмешаешься в мою жизнь… хоть прямо, хоть косвенно, через моих близких… Обещаю — я тут же дам интервью во все желтые газеты о том, что у нас с тобой было. А потом прямиком пойду к твоей жене — каяться. Мне уже нечего терять. Ты меня хорошо понял?..
Не дожидаясь ответа, она бросила трубку и разрыдалась.
ЧАСТЬ 2
Не люблю большие города. Не чувствую здесь, как времена года сменяют друг друга. Природа ужасно далеко, я с ней тут почти не соприкасаюсь, это напрягает. Еда вся такая ненатуральная… Я не чувствую, сколько денег зарабатываю, мне некогда тратить их на то, что хочется, и они утекают сквозь пальцы на всякую ерунду. Все слишком дорого — когда не задумываешься над этим, еще ничего, но как подумаешь, просто ужас… Много можно еще перечислять. У меня с Москвой сложные отношения. Я ее то люблю, то глаза бы мои ее не видели. Мне здесь было по-всякому: и очень трудно, и очень хорошо. Здесь мне легко быть собой. В то же время я иногда начинаю всерьез обдумывать планы переезда, но столица меня держит, не отпускает. Пока…
Подслушано в очереди в магазине
В октябре Алинин турок укатил на родину — как он сам уверял, подготовить почву. Он должен был поговорить со своими родителями о возможной женитьбе на русской девушке. То, что Алина мусульманка, облегчало задачу, но все равно стопроцентной гарантии не было. Алина вся прямо-таки извелась в ожидании и неизвестности. А тут еще Жанка постоянно подливала масла в огонь. Хлопая ресницами, она самым невинным голоском изрекала что-то вроде:
— Если твой Тамер приведет в дом русскую невестку — это будет страшным позором для их семьи. Их еще камнями закидают… Ты что, не знаешь восточных нравов? Они же дикие люди… Если бы он действительно хотел ввести тебя в свою семью, то взял бы с собой уже сейчас, чтобы со всеми познакомить. А он до сих пор тебя прячет, скрывает, боится… Ой, не нравится мне это все.
Люське от души хотелось стукнуть Жанку по голове чем-нибудь тяжелым — она же видела, что Алина и так была ни жива ни мертва от страха.
В последние дни Люська сама была раздражена и взвинчена до крайности из-за размолвки с Димой. С того злополучного прямого эфира у Андрея они так и не разговаривали… Но, несмотря на собственные неприятности, она все-таки больше переживала за Алину, потому что видела, что подруга находится на грани настоящего нервного срыва. Алина с трудом сдерживалась, стараясь сохранять на своем лице напряженную улыбку, которая выглядела поистине жалко.
— Ну что за бред? — не выдержала наконец Люська, бросаясь подружке на выручку. — Алин, ты чего загрузилась? Ты же все это прекрасно слышала и сама от Тамера. Помнишь, он приезжал к нам в гости, и вы это при мне обсуждали, просто в другом контексте… Как он логично объяснял тебе, что пока вам не стоит приезжать вместе… Это их традиции и законы, и нужно их уважать, раз уж ты выбрала его в спутники жизни. И не было там про русских, про позор и про то, что «камнями закидают», ни слова — это уже досужие вымыслы. А в том, что вы любите друг друга, вы уже не раз имели возможность убедиться. Или я не права?
— Права, конечно, — Алина слабо улыбнулась ей в ответ.
— Идеалистки! — фыркнула Жанка. Люська хмуро посмотрела на нее:
— Ну, не все же такие циничные, как ты…
— Я не циничная, — легко отбилась Жанка. — Я просто лучше знаю жизнь…
В глубине души все-таки сложно было не признать, что Жанка отчасти права. Права не в том плане, что знала жизнь лучше, а в том, что скептически относилась к возможности заключения брака между Тамером и Алиной. Многие «звоночки» не давали и Люське покоя, когда она размышляла об отношениях подруги с ее молодым человеком. Например, он часто при посторонних позволял себе высказывания в духе того, что все иностранки — «никакие» жены. «Какие», в его понимании, видимо, были окруженные детьми роботы-домохозяйки, которые мужу слова поперек никогда не скажут и глаз на него лишний раз поднять не смеют. Люська неоднократно становилась свидетельницей их ссор, когда Тамер сгоряча заявлял Алине, что никогда не возьмет ее в жены. Что, мол, таких, как она, и даже лучше — на улице полно. Правда, потом он не менее бурно просил прощения и заявлял, что это сказано сгоряча. Извинялся и признавал, что был неправ. И что ни на ком кроме Алины он жениться даже не думает. Алина сама не раз признавалась Люське в том, что по ней, видимо, уже плачет психушка.
— Сначала поссоримся, наговорим друг другу всякого, покричим, а потом начинается: прости меня — нет, это ты меня прости… Ну, что я с ним сделаю? Не убью же, — рассказывала Алина, вздыхая. — Ты, говорю, совершенно невозможный тип, настоящий садист. А он еще и улыбается, тиран. Ну как я не прощу? Люблю ведь…
