Мы и пяти минут не провели в гостиной за беседой о вчерашней прогулке, как мои веки закрылись, голова упала на грудь и я, к собственному ужасу, начала сползать со стула. Я быстро встряхнулась и выпрямилась, но мистер Эшфорд вскочил на ноги и уставился на меня с величайшей заботой.
— Вам нехорошо, мисс Остин?
— Прошу прощения, мне не по себе, я всю ночь не спала, — ответила я и с улыбкой добавила: — И вы, мистер Эшфорд, один тому виной.
Он выглядел испуганным, пока я не объяснила, что он сильно воодушевил меня и я всю ночь просидела за письменным столом.
— Признаюсь, я и сам плохо спал, — сказал он. — Я переживал, что мои слова могли оскорбить вас, но вы меня успокоили. Счастлив слышать, что вы вновь творите.
Я ознакомила его с некоторыми подробностями относительно самой книги и согласилась, по его просьбе, позволить ему прочитать рукопись, когда я почувствую, что работа окончена. Затем, повторив, что я должна отдохнуть, и пообещав нанести визит завтра, он откланялся.
Мистер Эшфорд уговорил Черчиллей продлить свое пребывание в Саутгемптоне до Трех недель. Меж тем Кассандра убеждала меня, что я должна посвятить себя сочинительству и времяпрепровождению со своим новым другом, в то время как она со служанкой разберется со сбором пожиток, оставив лишь те немногие вещи, без которых невозможно обойтись.
Следующие несколько недель пролетели в счастливом тумане. Утром я писала. Днем приходил мистер Эшфорд.
Наш надвигающийся отъезд побудил нескольких соседей прислать приглашения, которые мы с сестрой отклонили. Мы более не посещали ужины, равно как и балы в Долфин-инн, предпочитая общество друг друга. Теплыми днями мы сидели в саду или гуляли по верху старой городской стены, которая ограничивала наши владения, и восхищались видом через реку и на залив Уэст-бей, в то же время беседуя и обнаруживая, что разделяем схожие взгляды на множество вопросов, и вступая в оживленные споры по проблемам, вызывавшим разногласия. В один прекрасный день мы с мистером Эшфордом и Кассандрой отправились в прелестную поездку в Нью-Форест. Когда шел дождь, мы сидели в гостиной у огня, и я вслух читала ему и сестре только что созданные главы, как можно старательнее озвучивая соответствующие моменты, чтобы добиться комического эффекта.
Мистер Эшфорд немедленно стал поклонником моего таланта. Им с Кассандрой обоим, по-видимому, не терпелось поскорее услышать мое чтение, даже если я написала всего страницу или две.
— Ваша книга прелестна, остроумна и романтична, — с энтузиазмом заявил мистер Эшфорд как-то днем, когда мы гуляли за городскими стенами по лесистым склонам у моря. — И, осмелюсь заявить, написана в совершенно новой манере. Ваша работа обладает свойствами почти лирическими, чем-то неуловимым, что я не могу облечь в слова. Прежде я никогда не читал ничего подобного.
— Несомненно, она вовсе не так уж необычна, — скромно заметила я. — Это всего лишь история двух юных сестер с разными взглядами на жизнь.
— Это больше чем просто история, — настаивал он. — Я слышал лишь малую часть, но мне она кажется блестяще задуманной полемикой касательно того, сколь много чувств должно испытывать и выказывать.
— Вы правы! — взволнованно воскликнула я. — Именно это я и хотела сказать в своих книгах, но боюсь, не слишком преуспела в предыдущих попытках. Я рада, что мне удалось передать это теперь.
— А ваши персонажи! Мне кажется, я знаю их так, будто прожил с ними всю жизнь. Вторая глава исключительна. Уверен, это один из самых остроумных диалогов, когда-либо написанных.
Я покраснела от его похвалы.
— Вы слишком добры.
— Я не добр. Я искренен. Вы будете издаваться, вы обязаны. Вам надо только закончить книгу и представить ее. Я ничуть в этом не сомневаюсь. — Он повернулся ко мне и взглянул нерешительно. — Хотя…
— Хотя? — улыбнулась я. — Вы о чем-то умалчиваете, мистер Эшфорд? Возможно, о каком-то недочете, который нашли в моем романе?
— Я внес бы одно маленькое предложение, если позволите.
— Прошу вас.
— Фамилия семейства, Дигвид.
— Да?
— Она на редкость непривлекательная.
— Но у нас есть старые друзья по фамилии Дигвид.
— Умоляю, не заставляйте читателя страдать, как страдают они.
Он взглянул на окружавшие нас деревья с густым подлеском, и лицо его прояснилось.
— Как насчет Вуд?
[33]
Дигвуд? Догвуд? Дэшвуд? Да, вот оно, Дэшвуд. Теперь у вас есть фамилия.
— Дэшвуд, — повторила я и кивнула. — Звучит приятно.
На следующий день, когда я вслух читала только что законченные страницы, я заметила перемену в мистере Эшфорде. Казалось, он подавлен, что совсем на него не похоже, и временами погружается в раздумья. Когда я спросила его, что случилось, он извинился, сказал, что на мгновение отвлекся, и упросил меня продолжать.
Я подумала, что, возможно, уныние мистера Эшфорда проистекает из мысли о необходимости его возвращения в Дербишир в конце недели и нашем планируемом переезде в Чотон. Конечно, я не могла думать о предстоящем расставании без самого печального из чувств.
Хотя прошло всего несколько коротких недель с тех пор, как мы с мистером Эшфордом возобновили свое знакомство, я не могла не ощущать нашей искренней и взаимной привязанности. Когда мы разлучались, не считая часов, отданных сочинительству, я почти постоянно размышляла о нем. Мое сердце начинало биться быстрее при звуке его подъезжающего экипажа, его шагов по направлению к нашей двери. В часы, которые мы проводили вместе в наших беседах, спорах и обменах мыслями и чувствами, я испытывала в некотором роде совершенное счастье, которое доселе было мне неведомо.
Я давно отказалась от мысли о замужестве и находила приятным свое независимое положение. Но теперь я не могла не думать о браке. В мистере Эшфорде я видела учтивость и ум, сопряженные с великими достоинствами. Его манеры были так же прекрасны, как его сердце. Во всех отношениях он казался мне человеком, с которым я смогла бы жить долго и счастливо. Я любила его. Я любила его! Однако что именно он чувствовал ко мне, до сих пор оставалось загадкой.
В часы, проводимые нами вместе, он всем поведением показывал, как приятно ему знакомство со мной. У меня не осталось почти никаких сомнений, что его чувства совпадают с моими собственными. Но об этих чувствах он всегда молчал. Сама я едва ли осмелилась бы затронуть этот предмет. В конце концов, он был джентльменом весьма состоятельным, наследником баронетства, в то время как я — женщиной тридцати трех лет, в чью пользу говорил лишь ее ум, которым он, по-видимому, восхищался. Я сомневалась, рассматривает ли он наши отношения как нечто более серьезное, чем дружба.
Однажды днем мы сидели вдвоем на старой деревянной скамье в саду, наслаждаясь исключительно обществом друг друга и прелестью дня.
