— Прочти, — засмеялась Алетия, — и сама все поймешь.
Хартсфорд, Дербишир,
пятница, 5 мая 1809 г.
Дражайший сэр!
Хотелось бы верить, что Вы и Ваша дочка прекрасно поживаете и насладились благополучным возвращением из моей скромной обители. Я желал бы, будь это в моей воле, лично обратить к Вам свои речи, но поспешность Вашего отъезда сделала сие невозможным, так что я вынужден доверить свою просьбу бумаге. Я льщу себе надеждой, что Вы не удивитесь содержанию моего послания. Однако молю позволить мне начать с короткого, но, уверен, необходимого вступления. Вы, без сомнения, осведомлены о некоем предложении, которое, основанное на величайшей ошибке, было недавно сделано подруге Вашей дочери, оставим ее имя непроизнесенным. Прошу поверить, что мои истинные, чувства оказались, как я теперь вижу, ослеплены достоинствами, которыми, как мне почудилось, обладала эта подруга, а именно связью с семейством Черчилль и, через них, с самими Эшфордами. Но об этом я не стану более говорить, все в прошлом, все забыто. Время и экономия диктуют мне без промедления перейти к цели сего письма. Я прекрасно помню Ваш рассказ о печальных обстоятельствах, которые падут на головы Ваших незамужних дочерей в случае Вашей смерти (прискорбного события, которое, уверен, не наступит еще несколько лет). Мысль о том, что мисс Алетия, сколь угодно хорошо обеспеченная, будет в этом случае вынуждена оставить Ваш дом в Мэнидауне, чтобы освободить место для Вашего сына и наследника с семейством, несомненно, на редкость неприятна. Сия забота занимала все мои мысли после вашего отъезда и заставила осознать расположение, которое, если подумать, я испытывал с момента знакомства с Вашей дочкой. Короче говоря, дражайший сэр, не кто иной, как Ваша дорогая мисс Алетия, пленила мое сердце. Я пишу, чтобы просить Вашего благословения и позволения обратить свои самые искренние чувства к Вашей дочери и предложить ей руку и сердце, что, не сомневаюсь, будет столь же приятно для Вас, сколь и для самой леди. Остаюсь, дорогой сэр, с почтительнейшим поклоном Вашему семейству, Ваш доброжелатель и друг
Лусиан Мортон.
— Честное слово, я невероятно удивлена, — сказала я, сложив письмо и вернув его Алетии.
— Можешь себе представить? Он написал это на следующий же день после нашего отъезда! Поверить не могу, что мужчина способен переосмыслить свои чувства столь быстро и решительно, да еще без малейшего поощрения с моей стороны.
— Прошу, пусть мой отказ не помешает тебе принять решение. Если хочешь согласиться, соглашайся. У него премилый розовый сад и, насколько я поняла, превосходный набор полок в шкафу спальни.
Алетия засмеялась.
— Я лучше проведу остаток жизни в одиночестве и без гроша в самой маленькой комнатке на чердаке, чем еще пять минут под крышей этого человека.
[41]
— Боюсь, твой батюшка будет жестоко разочарован.
— О да, ведь он продолжает напоминать мне, что сестра составила весьма приличную партию со священником старше ее. Но я не Кэтрин.
— Я тоже, — ответила я.
Остаток мая и весь июнь мы провели в Годмершеме, ожидая окончания ремонта в нашем будущем доме. В отличие от прошлых визитов каждый день в элегантном обширном поместье служил теперь болезненным напоминанием о куда более внушительном имении в Дербишире и о джентльмене, живущем там. Всякий раз, когда мысли о мистере Эшфорде настигали меня, я распекала себя за то, что еще не выкинула их из головы. Настанет время, верила я, когда мне и вправду удастся признать, что все в прошлом.
Эдвард, который продолжал горевать о потере жены, оказался рад нашему обществу, хотя много времени проводил вне дома, приглядывая за работами в Чотон-коттедже. Приятно было хоть недолго побыть с многочисленными племянницами и племянниками, но, конечно, они не оставляли мне возможности писать. И, как всегда, мне казалось, что я тут не совсем к месту. Когда парикмахер приходил укладывать волосы девочкам, он, понимая наши стесненные обстоятельства, обслуживал нас с матушкой и сестрой по сниженной цене, за что мы были благодарны и остро смущены одновременно.
Седьмого июля 1809 года мы с облегчением и взволнованным предвкушением распрощались с Годмершемом. Кассандра решила остаться еще на несколько дней, а Марта вскоре обещала присоединиться к нам, но мы с матушкой отчаянно желали обустроить дом, который наконец могли назвать своим собственным.
Ранее, во время пребывания в Элтоне, матушка чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы вынести экскурсию по коттеджу, пока тот полон рабочих, посему мы имели возможность лишь бегло осмотреть его снаружи.
— Боже, боже, он совсем рядом с дорогой, — разочарованно цокала языком матушка, когда мы высадились из кареты брата и уставились на Чотон-коттедж, залитый жарким июльским солнцем. — Столь небольшое огороженное пространство — единственная защита от опасности столкновения с экипажем, у которого понесла лошадь.
— Проезжающие могут стать интересным развлечением, — сказала я, повысив голос, поскольку не далее как в четырех ярдах внезапно пронеслась карета с шестеркой лошадей, отчего земля загудела у нас под ногами.
— О да, интересным, — произнесла матушка, кашляя и отмахиваясь от поднявшейся пыли.
Чотон располагался (а также располагается и, уверена, еще долго будет располагаться после того, как я покину эти края) посреди прелестной лесистой местности, зеленые долины которой поросли буками. Владения Эдварда обширны. Они включают собственно усадьбу, стоящую на ближайшем склоне холма за церковью, парк и фермы, а также деревню примерно в тридцать коттеджей, большинство арендаторов которых работает на фермах Эдварда.
Коттедж управляющего, построенный по меньшей мере сто лет назад, не был коттеджем в привычном понимании слова. Двухэтажное, прочное на вид здание из красного гемпширского кирпича, с высокой крышей и двумя чердачными комнатами когда-то служило постоялым двором и представлялось весьма просторным для четырех женщин. Дом располагался посреди деревни Чотон, в месте, где дорога из Госпорта пересекалась с Уинчестер-роуд, оживленной артерией, связывавшей Портсмут с Лондоном.
— Что ж, мы в долгу перед Эдвардом и счастливы иметь хоть какое-то жилище, — заявила матушка, изучая скромный кирпичный фасад, асимметрия которого была вызвана многочисленными перестройками дома. — Хотя я буду скучать по обществу, магазинам и развлечениям Саутгемптона.
— Что до меня, то я взволнована при одной мысли о перспективе снова жить в деревне, — сказала я, когда кучер выгрузил багаж и мы направились к двери. — Что касается магазинов и общества, то до Олтона легко дойти пешком в хорошую погоду, и он достаточно велик, чтобы там находилось отделение лондонского банка Генри. А до усадьбы, церкви и приходского домика всего десять минут ходьбы.
