Зак открывает дверь и предлагает мне войти первой. Пара ребят в классе подталкивают друг друга, когда видят меня, без сомнения, вспоминая сцену, которую я устроила на прошлой неделе, но бывало и хуже.
Намного хуже. Я расправляю плечи, вздергиваю подбородок, как будто меня вообще ничего не волнует, и иду к своему месту.
Волосы Ковальски сегодня бомба. Не буквально, но то, что с ними сделал дождь, никак нельзя описать другим словом. Я ловлю взгляд Зака, и мы обмениваемся улыбками. Чувствую покалывание и тепло, и бабочки в моем животе отправляются в полет.
Впервые за огромное количество времени я смею думать, что у меня все-таки может быть шанс.
* * *
А потом я возвращаюсь домой из школы, и весь мой оптимизм и глупая надежда рушатся, когда я сую руку в почтовый ящик и вынимаю еще один конверт с маркой из окружной тюрьмы.
Глава 38
Зак
В четверг вечером я валяюсь в гостиной на диване, едва глядя в телевизор, а сам читаю нашу с Мэй переписку за последние несколько дней и все пытаюсь придумать идеальную фразу. Глупо надеюсь, что если смогу увязать слова правильным образом, то облегчу ее боль.
Стираю еще одно предложение, не отправив, когда Гвен входит в комнату и плюхается рядом со мной.
– Что смотришь?
Я щурюсь на телевизор и пожимаю плечами.
– Понятия не имею. Можешь переключить, если хочешь, – киваю на пульт за подушками, и она хватает его пальцами ноги, точно крошечная, милая обезьянка. Переключает на канал «Дисней» и украдкой смотрит на меня, не стану ли я над ней смеяться. Стараюсь сохранять нейтральное лицо – пусть лучше глядит «Дисней», а не весь тот мусор, которого так много в наши дни. Гвенни слишком быстро взрослеет.
Мы несколько минут молчим, я играю с телефоном, а она смотрит шоу.
– Знаешь что? – прерывает тишину Гвен. Я смотрю на нее и вижу, что она пристально смотрит на меня. – На гараже уже несколько недель ничего не пишут. Разве не странно?
Оттого, что моя младшая сестра считает отсутствие проблем странным, мне на секунду становится невыносимо грустно. Я так стараюсь скрыть от нее все: вандализм, гадкие письма, злые взгляды наших соседей. Проглатываю комок в горле.
– Ага. Точно. – Я пожимаю плечами. – Может, люди начали забывать. Не то, что случилось, а то, что маме приспичило влезть в это дело.
– Вряд ли. Теперь, когда начинается процесс… – Гвен замолкает, и я смотрю на нее. Она таращится в телевизор со слезами на глазах, кулаки на коленях крепко сжаты.
– Эй, Гвенни, что случилось? – Я выпрямляюсь и наклоняюсь к ней. – К тебе снова приставали в школе?
– Снова? – Она издает горький смешок, который ранит меня в сердце. – Снова – это если бы оно когда-то прекращалось. Я бы сказала, что люди по-прежнему ублюдки. – Гвен слегка качает головой. – Без разницы. Это не имеет значения.
– Я думал, все хорошо? Ты ходила на день рождения той девушки? Как ее там? Эмери?
Гвен поднимает голову, лицо красное.
– Никогда больше не упоминай ее имя. Она ужасная.
Я напрягаюсь.
– Что она сделала?
– Я не хочу об этом говорить. – Сестра шмыгает носом и закрывает лицо руками. Я едва разбираю ее слова: – Она пригласила меня на вечеринку, сказала, что мне стоит попробовать себя в чирлидинге в следующем году. И я подумала: может быть, все наладилось, может быть, все снова станет как прежде, как было до того, как началось это дерьмо… В прошлую субботу я пришла к ней домой, и… – она жалобно всхлипывает, – и когда я постучала в дверь, открыла Эмери и еще одна девушка, Джилл. Я слышала, как позади них веселятся люди, а они просто посмотрели на меня и начали смеяться. Даже ничего не сказали… Они просто… смеялись. – Гвенни всхлипывает. – А потом закрыли дверь, и я услышала, как они вернулись к остальным, и все стали… смеяться. Все они. Надо мной.
Сижу, слушаю Гвен и хочу кричать на маму. Это она должна быть здесь, утешать боль моей младшей сестры, а не торчать в кабинете, защищая виновного ублюдка. Ай, без разницы.
На самом деле – нет, не без разницы. Я стараюсь не быть таким парнем – «без разницы». Тем, кто всегда отступает и предпочитает оставаться невидимкой.
– Я звоню маме. – Качаю головой. – Хватит. – Хочу встать, но Гвен бросается на меня сверху.
– Нет, пожалуйста, Зак. – Она выбивает из меня дух. Я падаю обратно на диван. – Пожалуйста. Не звони маме. Пожалуйста. Будет только хуже. Это даже не ее вина, правда…
– Почему ты все еще в это веришь? – перебиваю я. – Это – ее вина. Если бы она думала о нас больше, чем о своей глупой карьере, то ни за что бы не взяла дело. Не протащила нас через это. Разве не понимаешь?
– Неправда. – Гвен отодвигается от меня и скрещивает руки. – Она сказала мне, что это неправда. У мамы такая работа: каждый заслуживает справедливого судебного разбирательства.
– Каждый? Каждый? Парень хладнокровно убил семь человек. Убил их. Расстрелял, пока они боролись за свою жизнь. Он убил учителя. Он убил брата Мэй. Оставил их всех там истекать кровью и умирать, а потом у него даже не хватило совести себя убить. Он остался и испортил еще больше жизней. Мама не безвинную овечку защищает. Она отстаивает того, кто точно виновен. И какой ей от этого выхлоп, кроме громкого дела в резюме? Да ей плевать на нас.
Гвен жутко бледнеет, и я понимаю, что зашел слишком далеко. Пытаюсь взять ее за руку, но сестра отодвигается.
– Ты не прав. Мама заботится о нас. А вот все остальные – нет. Ты дурак, если не видишь.
Качаю головой. Не хочу с ней ссориться.
– Ладно. Как скажешь. Мы на одной стороне. – Делаю паузу. – Просто знай, что, если тебе что-нибудь понадобится, я здесь. Ты не заслуживаешь такого обращения, ясно?
Она всхлипывает.
– Да уж. Без разницы.
* * *
Весь гнев, который я сдерживаю во время этого разговора, все еще кипит на следующий день, когда Мэтт проходит мимо меня в коридоре перед последним уроком и говорит: «Эй, Теллер. Я слышал, у Мэй практически припадок случился на нашем концерте на той неделе», затем смеется, и я бью его по лицу. Секунду он удивленно таращится, держась за щеку, а затем бросается на меня. Он тяжелее, но я злее. Мне удается пару раз врезать ему в живот, прежде чем мистер Эймс разнимает нас и тащит обоих в кабинет директора.
К моему удивлению, когда мы заходим, в комнате ожидания сидит Мэй. Мэтт видит ее, издает отвратительный гул, и я напрягаюсь, чтобы вырваться из хватки Эймса.
Тот бросает нас обоих на стулья с другой стороны комнаты и хмуро смотрит сверху вниз.
– Господи, ребята. Что на вас нашло? Я думал, вы были друзьями.
Я фыркаю, и Мэтт бросает на меня презрительный взгляд.
