Идею «водного предка» впервые высказал немецкий патолог Макс Вестенхофер в 1926 году. Подробно ученый изложил свою концепцию в 1942 году в книге «Уникальный путь человека»{1}. Это была очень самобытная теория: Вестенхофер считал двуногость исходным типом передвижения для зверей; отрицал происхождение человека от обезьяны; полагал, что предками людей были какие-то очень древние примитивные животные, отделившиеся от других млекопитающих еще до появления приматов.
Независимо от него британский морской биолог Алистер Харди выдвинул свою концепцию, чьи положения лежали в более традиционном русле дарвинизма. Как пишет сам Харди, эту идею он вынашивал с 1930-х годов, «ожидая, пока появятся ископаемые свидетельства в ее пользу», но решился высказать лишь в 1960 году. Будучи уже уважаемым специалистом по морским животным, Харди выступил с лекцией в британском «Суб-Аква Клубе». Многие газеты перепечатали его идеи под заголовками типа «Оксфордский профессор утверждает, что человек — это морская обезьяна!» Вскоре сам ученый изложил свои мысли в статье, опубликованной в New Scientist.
Харди вспоминал, что впервые призадумался о происхождении человека, вернувшись из антарктической экспедиции 1929 года, где ему пришлось препарировать китов, тюленей и пингвинов. Он обратил тогда внимание, что под кожей у всех морских животных имеется толстый слой сала, и — какое совпадение — в это же время в книге Вуда Джонса «Место человека среди млекопитающих» прочел о том, что человек отличается от шимпанзе наличием заметного количества подкожного жира. Улавливаете? Возможно, задумался Харди, человек произошел от неких водных животных.
У Харди полуводная стадия — этап, через который наши предки прошли 10–15 млн лет назад. С помощью водного предка автор предлагал заполнить зиявшую в то время брешь между четвероногими древними человекообразными — проконсулами и их отдаленными потомками, уже полностью двуногими австралопитеками. Харди утверждал, что именно в этом промежутке в несколько миллионов лет наши предки ушли в море, а вернулись оттуда полностью прямоходящими. Останки австралопитеков зачастую находили вблизи водоемов — это ли не свидетельство того, что они еще не утратили связи с «предковой экосистемой»?
«Мой тезис, — пишет Харди, — что примитивные человекообразные были вытеснены конкурентами с деревьев на морской берег, где они на мелководье добывали моллюсков, морских ежей. <…> Конкуренция за пищу загоняла его дальше и дальше в воду, добывать еду с морского дна. Здесь он и научился стоять прямо»{2}.
«Почему предки человека, единственные из всех обезьян, за исключением макаки-крабоеда, стали хищными?» — спрашивает Харди. Вероятно, крабоед делает то, что древние люди делали когда-то, когда перешли с фруктов на «сочных двустворчатых моллюсков». Необходимость хватать подвижную пищу в воде способствовала развитию чувствительных пальцев, способных к тонким манипуляциям. Прямо как у енота — а ведь он тоже ловит раков!
Тут пригодились и камни, чтобы раскрывать раковины и разбивать панцири крабов или морских ежей, как это делает калан. Подходящих галек на берегу множество. В воде наши предки спасались от хищников — крупных кошек. В море же врагами древних приматов были «всего лишь» акулы и хищные киты. Регулярное хождение в воде на задних лапах постепенно приучило наших предков держаться в такой выпрямленной позе и на берегу. Так возникло прямохождение!
И вот — после миллионов лет полуводной жизни — «Homo aquaticus покинул море (или озеро) совсем иным существом, нежели он был, когда вошел в него».
Даже огню нашлось место в концепции Харди — изготовляя кремневые орудия, древний человек видел искры, которые позволили ему развести костер с помощью высушенной морской водоросли и обломков деревьев, валявшихся на берегу.
К чести Харди, нужно добавить: сам он всегда писал, что все изложенное — всего лишь гипотеза. Ученый понимал, что для ее доказательства не хватает «ископаемых свидетельств».
Будучи уже 80-летним старцем, Харди писал, что все еще ждет подтверждения своих идей со стороны палеонтологов, и даже обращался к Департаменту геологии с просьбой организовать экспедицию для раскопок миоценовых отложений, которые отражали бы тропическую береговую линию, где можно было бы найти останки Homo aquaticus{3}. Увы, Харди результатов не дождался…
Идеи ученого попали в СМИ, но особой популярностью не пользовались. Этого не скажешь про книги продолжательницы его дела — Элайн Морган, выпустившей свой бестселлер «Происхождение женщины» в 1972 году.
Писательница сценариев для телевидения, Морган познакомилась с идеями Харди в книге Десмонда Морриса «Голая обезьяна». Моррис в своей работе, между прочим, писал: «Несмотря на любопытные косвенные данные, надежного подтверждения акватическая теория не получила»{4}. Кстати, именно Моррис первым употребил термин aquatic ape — «водная (человекообразная) обезьяна».
Надо добавить, что чуть позднее в книге «Наблюдая за человеком» Моррис уже прямо поддерживает акватическую гипотезу, приводя десятки доводов в ее пользу. Тут и остаточная перепонка между пальцев, и ногти человека, которые «растут быстрее, чем у обезьян, и замечательно подходят… для взламывания раковин моллюсков», и кровь человека, которая, оказывается, больше похожа на кровь морских млекопитающих, чем на кровь шимпанзе… Непросто убедиться в достоверности данных, которыми располагает автор, учитывая, что сам он никаких ссылок на исследования не приводит.
Но предыдущая книга Морриса, написанная еще до его трансформации в адепта Homo aquaticus, поразила Морган своим маскулинным «мужецентризмом»: во главу угла саванной теории поставлен мужчина-охотник. А как же женщина, ждущая охотника у очага? Какую роль в эволюции отвели ей? Меняться вслед за самцом, удовлетворять его прихоти? Ну уж нет. Мужецентризм — это как геоцентризм в астрономии. От замшелых стереотипов нужно избавляться.
Праведное негодование послужило Морган стимулом для написания работы, пронизанной феминистским духом. Оцените хотя бы название The Descent of Woman («Происхождение женщины»){5} в пику дарвиновскому The Descent of Man («Происхождение человека»). Морган подчеркивала, что у водных гоминид главная эволюционная партия исполнялась не мужчиной-охотником, а женщиной — собирательницей моллюсков. Восстанавливая научную справедливость, авторка говорит о предке исключительно в женском роде, живописуя, как «она стала разбивать гальками раковины моллюсков, а самец смотрел на нее и учился» (так все и было, Элайн Морган гарантирует). Даже австралопитек меняет пол — его/ее Морган именует «Australopitheca».
