И вздрогнул, услышав снаружи выстрелы. Но не пулеметные – винтовочные.
– Подвал, разумеется, есть.
– Охрана долго не продержится, – жестко произнес дер Даген Тур. – Веди женщин вниз.
– А ты? – громко спросила Кира.
– Сделаю то, что должен, – улыбнулся в ответ Помпилио. – Пожалуйста, присмотри за нашими новыми друзьями.
– Конечно, – опомнилась рыжая. И прикоснулась рукой к щеке мужа. – Я буду ждать.
– Я не задержусь, – Помпилио повернулся к двум солдатам, которые до сих пор мялись у дверей. – Вы двое, знаете, где подвал?
– Да.
– Винтовки на изготовку и шагать первыми. Остальным тоже советую вооружиться.
– Солдаты могут остаться с тобой, – сказала Валерия.
– Будут мешать, – отрезал дер Даген Тур.
И направился к террасе.
Спокойной, слегка расслабленной походкой человека, абсолютно точно знающего, что будет делать. Уверенного в том, что будет делать. Человека, который видит не путь, но результат.
Бамбадао.
Ведь в бою важны не столько умения, сколько умение применить умения. В бою побеждает тот, кто останется хладнокровным, не поддается азарту и тревоге, чья выдержка позволяет сохранить руку твердой, а глаз – метким. Для кого бой – это не игра со смертью, а процесс достижения цели. И если бамбини и даже бамбадиры иногда нервничали, то в восприятии бамбадао это понятие отсутствовало напрочь. Они умели абсолютно сосредотачиваться на достижении цели, что делало их… возможно, даже не совсем людьми.
Спокойный, полностью ушедший в себя и видящий все вокруг, Помпилио мягко вышел на террасу, замер, прислушался, убедился, что цеппель с другой стороны дома и не сможет его атаковать, прислушался вновь, на этот раз изучая окрестности, плавным движением вскинул бамбаду и сделал первый выстрел. Сквозь ветви и листья растущих у террасы деревьев, сквозь тонкое оконное стекло флигеля – точно в грудь засевшему в нем галаниту. «Улыбчивый Ре» был ручной бамбадой, бил на сто шагов, не больше, но галаниты подошли к дому вплотную, и это стало для них приговором.
Выстрел.
«Тигриный коготь» – самая тяжелая алхимическая пуля из предназначенных для короткоствольных бамбад – преодолел все преграды на пути к цели, и его энергии хватило на то, чтобы проломить ребра и разбить врагу сердце.
Напарник убитого не понял, что на них началась охота. Увидев, что приятель поймал пулю, второй галанит вскрикнул от неожиданности… С тем же успехом он мог бы во весь голос заорать: «Эй, я здесь!» и следующая пуля из «Улыбчивого Ре» разнесла ему голову.
Помпилио знал, что вокруг дома находится десять галанитов… находилось десять галанитов. И знал, что вторжение прекратится в тот миг, когда они закончатся, а в прекращении вторжения и заключалась его цель. Он ей следовал.
Третий и четвертый, которые шли к вилле чуть правее первых неудачников, сообразили, что в доме засел стрелок. Но не поняли, что за стрелок, поскольку предусмотрительный Арбедалочик не стал рассказывать бойцам, что их встретит бамбадао. Галаниты решили, что защищать доктора Цанмау явился удачливый снайпер, и, воспользовавшись гибелью соратников, успели добраться до террасы. Но едва первый из них выглянул из-за толстой мраморной балясины, как получил пулю в глаз и отлетел на газон.
Затем прозвучал следующий выстрел…
///
– Вы слышите? – тихо спросила Орнелла. Выстрелы из ручной бамбады следовали не часто и резко отличались от винтовочных. – Он убивает наших.
– Для того мы их и взяли, – хладнокровно отозвался Абедалоф. – Кто-то должен развлекать бамбадао, пока мы…
Не договорил.
Все и так было ясно.
Десяток приготовленных в жертву цепарей ломились в дом с запада, Арбедалочик приказал им войти через открытую террасу, и теперь они умирали, «развлекая» засевшего в доме бамбадао. А сам Абедалоф, Орнелла и наемники обошли виллу, чтобы ворваться через подземный гараж. И именно с этой стороны – с востока – над зданием нависала «Медуза Ло», с которой уже сбросили, но пока не довели до земли «корзину грешника» – для эвакуации группы.
– Скорее!
Они пробежали через распахнутые ворота подземного гаража, и мчавшийся первым Толстый завопил:
– Стой!
И начались крики:
– Стоять!
– Не двигаться!
– Назад!
– Тихо!
– Стоять!
– Руки вверх!
Как всегда бывает, когда возникает неожиданный и смертельно опасный сумбур.
Кричали все, кто оказался в тот момент в гараже, но, к счастью, стрелять никто не начал, а покричав, замерли: Толстый, направивший короткий карабин на Аристотеля, Аристотель, у которого оказался карманный пистолет, и его ствол смотрел на Кузнеца, Кузнец и Колотушка, следящие за солдатами, солдаты, следящие за Кузнецом и Колотушкой, Орнелла, держащая на прицеле Киру, Кира, держащая на мушке Абедалофа… Который остался самым спокойным из присутствующих. Он выставил перед собой руки ладонями вперед, показывая, что не вооружен, и, глядя Аристотелю в глаза, громко произнес:
– Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал.
– Тогда уходи, – предложила Кира.
– Только вместе с госпожой Валерией, – галанит отвесил доктору Цанмау легкий поклон.
– И не думай! – рявкнул Аристотель.
– Не будь дураком, – чуть жестче произнес Абедалоф. – Здесь твои дети, Грау, не нужно ими рисковать.
– Это ты ими рискуешь!
– Но рыдать будешь ты!
И на несколько секунд в гараже повисла тишина: все просчитывали варианты. Детей двое, дети маленькие, дети – плохая мишень, во всех смыслах плохая, и сейчас они тихо скулят за спиной матери. Все это просчитывают, и все понимают, что, если начнется стрельба, дети наверняка пострадают. Потому что кто-то из галанитов будет в них целиться. Обязательно будет.
– У меня мало времени.
Валерия скривилась:
– Тебе нужна я?
– Даю слово, что мы сразу уйдем и никого не тронем, – громко ответил Арбедалочик. – Я и так совершил множество глупостей.
Доктор Цанмау повернулась к мужу:
– Дорогой…
– Нет, – мотнул головой Аристотель. – Нет.
– У нас нет выбора, – твердо сказала Валерия, и в это мгновение Кира поняла, почему Помпилио замер при ее появлении. – Я должна отправиться в плен, потому что мы не можем рисковать детьми.
Валерия просчитала варианты лучше всех и согласилась на жертву. Не потому, что муж не мог ее защитить, а потому, что его защита могла обойтись слишком дорого. И все это поняли, а главное – Аристотель. Он не опустил оружие, но в его глазах Кира разглядела то, чего никогда не видела, и знала, что никогда не увидит в глазах Помпилио, – покорность судьбе. Аристотель отказался сражаться. И, глядя на него, Кира почему-то вспомнила Розарио, единственного Кахлеса, выжившего в войне с Эдуардом Инезиром, и сказала себе, что есть мгновения, когда нельзя просчитывать вероятности – а нужно сражаться. Сражаться, позабыв обо всем.
