Диана, как и большинство других ученых, с которыми я общался, не поддерживает полного запрета неоникотиноидов. «Сейчас нужно больше продвигать идею комплексной системы защиты растений от вредителей вместе с защитой опылителей, — сказала она. — Необязательно отказываться от пестицидов, но нужно всякий раз задаваться вопросом: что однозначно необходимо использовать, но при этом не навредить пчелам?» (Когда она это произнесла, я тут же вспомнил о том, как трепетно подходят к применению пестицидов фермеры, выращивающие люцерну в Туше: постоянно ищут более безопасные для пчел средства, пробуют разные дозировки и применяют их только с наступлением темноты, когда все солончаковые пчелы уже надежно укрылись на ночь. «Мы все время думаем об этом», — признался мне тогда Марк Вагонер.) Как бы там ни было, сельскохозяйственные угодья, подпавшие под запрет использования неоников, станут важным полем для исследований, которые позволят ученым оценить не только изменения состояния популяций пчел, но и воздействие любых других химикатов, применяемых в качестве альтернативы. Между тем Диана и ее коллеги осознали, что неоники являются всего лишь частью гораздо более сложной проблемы, связанной с пестицидами.
«Мы были потрясены», — сказала Диана, вспоминая результаты первого крупномасштабного анализа следов химических соединений в пыльце, меде, воске и теле пчел. Пробы из десятков ульев со всей Северной Америки показали наличие в них 118 различных пестицидов — не только современного образца, таких как неоники, но и тех, что годами и десятилетиями сохранялись в окружающей среде. «По сути, все то, что когда-либо применяли, — произнесла она, и впервые за время нашего разговора в ее голосе прозвучали нотки возмущения. — ДДТ
[163] все еще обнаруживается в пыльце!» Среди посторонних веществ содержались фунгициды, гербициды, акарициды и широкий спектр инсектицидов. Но дело не в разнообразии химикатов, а в том, что они были практически повсюду. Среди 750 проанализированных проб «чистыми» оказались только один образец воска, три образца пыльцы и 12 взрослых пчел. Во всех остальных в среднем присутствовало от шести до восьми видов пестицидов на каждую пробу. И вот здесь начинается все самое интересное.
«Они проявляют синергетический эффект и в результате наносят пчелам еще больше вреда», — рассказала Диана. Она пояснила, что в подобном коктейле из химикатов
[164] вещества могут усиливать действие друг друга. Например, фунгициды не всегда сами по себе причиняют вред пчелам, но в их присутствии негативное действие инсектицидов может быть усилено в 1100 раз. Тем не менее препараты тестируют и оценивают по отдельности, поэтому, даже несмотря на пометку «безопасно для пчел», их применение в присутствии других пестицидов может иметь непредсказуемые последствия. Поскольку пчелы сталкиваются с множеством химикатов в самых разнообразных сочетаниях (подавляющая часть которых остается неизученной), то неудивительно, что испытания в полевых условиях дают неоднозначные результаты. Даже так называемые неактивные компоненты в такой мешанине из химикатов могут проявить себя непредсказуемым образом. На момент нашего разговора Диана со своими коллегами как раз установила, что обычное поверхностно-активное вещество, используемое для усиления действия неоников в жидкой фазе, имеет неожиданный побочный эффект: из-за него уровень смертности пчел, пораженных вирусами, вырастает вдвое. Так что агрохимикаты не только друг с другом взаимодействуют, но также усугубляют влияние патогенов — последней и в определенном смысле самой опасной из всех четырех П.
«По сути медоносная пчела является прекрасной моделью для изучения возможных болезней у насекомых, — сказала Диана. — Все, что встречается у людей, от вирусов до бактерий и простейших, обнаруживается также и у пчел». Она на одном дыхании протараторила перечень патогенов с довольно красноречивыми названиями, вроде вируса деформации крыла, вируса острого паралича и вируса аскосфероза. Существует вид ноземы (Nosema apis), внутриклеточного паразита, поражающего именно медоносных пчел, и бактериальное заболевание с жутковатым названием «гнилец», при котором соты с личинками фактически превращаются в дурно пахнущую черную массу. При упоминании ноземы мне вспомнилась ситуация со шмелями, но в отношении медоносных пчел уже меньше тайн. В результате всплеска исследований, вызванного коллапсом пчелиных семей, одних только вирусов было выделено и описано более 20 новых видов, специфичных для медоносной пчелы. (Джейми Стейндж мечтает о подобных масштабных исследованиях с эпидемиологическим уклоном.) Тем не менее ученые с большим опытом, такие как Диана, до сих пор не могут понять, по какой причине ситуация усугубляется. «Не далее как в 2000 г. в ульях можно было вовсе не найти следов вирусов, — вспоминает она. — Сейчас все пчелы поражены ими». Также имеются свидетельства того, что патогены медоносных пчел могут передаваться шмелям и другим местным видам, особенно это удручает в связи с огромным количеством ульев и маток, сушей или морем переправляемых по всему свету. Подобно тому, как клещ Varroa распространился за пределы своей родины в Юго-Восточной Азии, так и многие болезни медоносных пчел некогда представляли собой проблемы лишь локального масштаба — что отражено в ряде их названий: кашмирский вирус, вирус озера Синай. Многие специалисты считают, что знания, накопленные в ходе изучения медоносной пчелы, в конечном итоге могут послужить на благо всем пчелам, эта перспектива оказала влияние на решение Дианы оставить университет и присоединиться к Джейми Стрейнджу и другим исследователям местных пчел, работающим в лаборатории в штате Юта.
«Изучение местных пчел представляет собой очень сложную задачу», — призналась Диана, рассказывая о том, как она переключилась на работу со шмелями, солончаковыми пчелами и пчелами-каменщицами. Она подчеркнула, что их гораздо труднее разводить в лабораторных условиях, поскольку вылет имаго у них строго приурочен к определенному сезону и продолжительность жизни взрослых особей меньше. Все это не дает проводить исследования с ними круглогодично, в отличие от медоносных пчел. «Но у нас уже достаточно предварительных данных, чтобы заявить, что теория четырех П в отношении этих пчел тоже вполне применима». Кто-то из специалистов еще может добавить несколько букв к данной модели: например, Г — гнездовые участки, которые с быстротой молнии исчезают из-за застройки и развития агропромышленного производства; И — инвазивные виды (пчел и растений); К — климатические изменения, являющиеся ключевой проблемой, способной в перспективе все осложнить. Хотя специалисты по пчелам только еще приступают к изучению воздействия климатических изменений, они уже отмечают очевидную опасность раннего зацветания растений весной, в результате которого выбравшиеся из своих гнезд и гибернакул пчелы могут оказаться уже без подходящих источников нектара и пыльцы. Пока еще неизвестно, как скоро пчелы сумеют адаптироваться к таким переменам. Исследование североамериканских и европейских шмелей показало, что они отступают из южных и низинных областей своих ареалов с жарким климатом, но при этом толком еще не приспособились к более мягким условиям постепенно «теплеющих» северных регионов. Отмечается также рост числа экстремальных погодных явлений, как объяснил мне Марк Вагонер на своей ферме, одной неожиданной сильной грозы может хватить, чтобы залить всю популяцию солончаковых пчел. Другие виды могут быть столь же беспомощными перед частыми засухами, наводнениями, аномальной жарой, лесными пожарами и внесезонными резкими похолоданиями, ожидающимися в ближайшие десятилетия.
