– Это означает, что ваши отвратительные пытки не удались, герцогиня.
– Не глупи, – сказала она и, поцеловав в щеку, прошептала: – Это значит, что и я смогу туда добраться.
Она отошла, чтобы вновь понаблюдать за тем, как лошадь бросается на решетки.
– Отведи его обратно в камеру, – сказала она моему стражнику.
– А что делать с лошадью? И девчонкой? – спросил второй, держа в руке сломанную пику.
– Оставьте их, – ответила Патриана. – Либо лошадь расшибет себе голову о решетки, либо ей надоест, и она убьет девчонку. Меня устраивает и то и другое. Есть о чем еще подумать.
Она снова повернулась ко мне.
– Дан’ха ват фаллату! Как же чудесно!
Уф перекинул меня через плечо и потащил обратно в камеру. На этот раз, пока мы шли обратно, он не издал ни звука.
СОВЕСТЬ ПАЛАЧА
Я проснулся от странного звука. В голове еще плавал туман, я, как и прежде, висел в цепях, прикованный к деревянному устройству, занимавшему бóльшую часть камеры. И в этот миг я вдруг понял, что кто-то плачет.
Открыл глаза. В камере царила тьма, и лишь у двери дрожал огонек свечи. Наверное, было уже далеко за полночь, хотя точнее не определишь. Я огляделся в поисках источника звука, думая, что проснулся от собственных рыданий. Но плакал другой. В углу на табурете сидел Уф, мой мучитель. Он держал в руке нож, которым кромсал плоть несчастных, утративших расположение герцога. Уф тихо плакал, шмыгая и утирая нос рукавом. Потом он полоснул себя по руке и наблюдал, как кровь вытекает из раны.
– Что ты делаешь? – прохрипел я и понял, что едва не порвал связки у клетки с лошадью фей. Брасти у меня в голове сказал, что такого быть не может, и я даже улыбнулся ему в ответ и хмыкнул.
– Не смейся, – произнес Уф, глядя на нож.
– Я смеялся не над тобой, а… неважно. Что ты делаешь?
– Лошадь выбрала, – сказал он с усилием. – Ты заставил лошадь выбирать.
– Не понимаю.
– Лошадь не убила девчонку. Ты говорил с лошадью, и она сделала выбор. Решила не убивать девчонку, – ответил он низким от боли и непонимания голосом.
Я даже хотел сказать ему, что все хорошо. Но все было плохо.
– Проклятая лошадь, – прошептал он и снова полоснул себя по руке.
Я не знал, как помочь ему, что сказать, чтобы он не чувствовал себя таким подавленным. Словно мне было дело до его чувств.
– Проклятая лошадь, – повторил он и поднял на меня глаза, полные слез. – Ты говорил с проклятой лошадью. Ты сказал ей не убивать девчонку. Лошадь… тысяча чертей… как же они измывались над этой тварью… и нас заставляли… а ты сказал ей, и она не убила. Я…
Он всхлипнул и снова полоснул себя по руке, в этот раз еще глубже и сильней.
– Я делаю то, что говорят. Герцог. И сучка эта, герцогиня. Но я же человек! – Он резко встал, и табурет отлетел к стене. – Я, черт побери, человек! – крикнул он, поднеся нож к моему лицу.
– Ты – человек, – тихо сказал я.
– Я – человек, – горестно повторил он. – Проклятая лошадь, бедная проклятая лошадь совсем свихнулась. Без мозгов, без сердца. Всё отобрали, всех… Но лошадь… Проклятая лошадь. Проклятая лошадь послушалась тебя и остановилась. Не убила девчонку. Проклятая лошадь послушалась и не убила. Лошадь! А мы мучали… мы убивали…
Он снова всхлипнул и отошел от меня.
– Я – человек, но какая-то проклятая лошадь лучше меня. Безумная чертова тварь, без мозгов и сердца. Лучше меня! – прокричал он последнюю фразу и повторял ее снова и снова, нанося удары по стенам, раня и проклиная себя. Смотреть на него было так же страшно, как и на лошадь фей, которая пыталась разнести клетку.
Наконец он выронил нож. Вытащил ключ из кармана и подошел ко мне. От него разило алкоголем, в глазах плескалось страданье.
– Ну-ка, скажи, – то ли грозя, то ли умоляя, произнес он. – Скажи, как мне стать… как перестать быть собой. И стать лошадью. Как я могу стать хорошим, как лошадь? Скажи мне, и я тебя отпущу. Выведу тебя. Только сперва скажи.
Я подумал, что он лжет, но заметил в углу, там, где лежал перевернутый табурет, узел с вещами. Там был плащ и рапиры.
– Скажи мне. Ты…
– Тише-тише. Я всё скажу.
– Сейчас же скажи. – Он пододвинул ко мне ухо, словно надеялся, что я прошепчу ему тайну, которая угодит прямо в сердце.
Я набрал воздуха, сделав болезненный вдох.
– Первый закон гласит, что люди свободны, – тихо пропел я. – Ибо без свободы они не станут служить от всего сердца…
* * *
– Первый закон – свобода, – неуверенно пел Уф, таща меня по коридору. – Первый закон – свобода. У человека есть сердце, оно должно быть свободно. Он должен сам выбирать. Ни бог, ни король не отнимут сердца и свободу тоже не смогут отнять.
Не слишком точная интерпретация первого королевского закона, но не хуже большинства версий, которые я слышал.
– Куда идти? – спросил он, когда мы добрались до лестницы.
Я посмотрел наверх.
– Девочка все еще там?
Он кивнул.
– Лошадь никого не подпускает. Почти сломала клетку. Святые угодники, девчонка, наверное, от страха сошла с ума.
– Тогда отведи меня туда. В конюшню.
Уф покачал головой.
– Нет, не нужно. Я отведу тебя туда, и стражники увидят, позовут других.
– Я заберу с собой девчонку.
Он вновь покачал головой.
– Нет же, болван. Столько знаешь – законы, лошадей. Но не дворец. Там слишком много стражников. Я выведу тебя другим путем, через кухни. Поварам все равно. Я дам им денег, пригрожу, что убью, если расскажут. Мы тебя выведем.
Теперь уже я покачал головой.
– Девчонка. Мне нужно забрать девчонку.
– И как потом ты выберешься из конюшни к воротам? Как откроешь ворота?
– Полагаю, мне понадобится быстрый конь.
Он посмотрел на меня так, словно я сошел с ума, затем рассмеялся.
– Ладно-ладно, законник, я отведу тебя на конюшню. Но сам уйду. Лошадь меня не любит.
– Возможно, она просто еще не познакомилась с тобой достаточно близко.
Уф не понял шутки и сказал:
– А теперь помолчи. Нужно провести тебя мимо первого стражника.
Он перекинул меня через плечо, поднялся по лестнице и стукнул в дверь шесть раз.
– Какого черта ты тут делаешь? – спросил стражник, открыв дверь и пропустив нас.
– Она, – ответил Уф, словно это все объясняло. Стражник не двинулся с места, и он добавил: – Этого к лошади. Сунут в клетку. Уже не выйдет.
