Снова по лестнице, теперь уже вниз. Вероника схватила с вешалки пуховик. Шапка куда-то запропастилась, она накинула капюшон и выскочила на крыльцо. Мальчик с радостным лаем кинулся к ней.
– Тише, мой милый, тише! – Она гладила жесткую собачью шерсть, и лицо ее было мокрым от слез. Пес тихо заскулил и стал лизать ее руки. – Я вернусь за тобой! Обязательно вернусь! Заберу тебя отсюда, будешь жить в квартире. Мы будем с тобой гулять в парке утром и вечером… – Вероника сама не помнила, что лепетала.
Из груди рвались рыдания. Она последний раз потрепала Мальчика и побежала к воротам. Пес перестал лаять, точно понял, что происходит. Сел посреди двора, повесив морду и приготовившись ждать.
Тихо скрипнула калитка. Вероника зашагала по тропинке в лес настолько быстро, насколько позволяли сугробы. Вокруг сгрудились облепленные снегом ели, однако ей не было страшно, она не боялась, что где-то за могучими стволами прячется бродяга. Оказывается, есть вещи на свете пострашнее нечистой силы…
Она миновала карьер и повернула к станции. Электрички в Москву ходят часто, каждые 15 минут. Егор наверняка уже вышел из ванной и хватился ее, того гляди бросится вдогонку. Слезы на ее щеках замерзли и превратились в льдинки. Руки без перчаток тоже оледенели. Но Вероника не чувствовала боли. Она упрямо шла вперед, туда, где за деревьями свистели поезда и раздавался стук колес.
Еще чуть-чуть, меньше километра. В сумке завибрировал мобильный. Ну, вот и он. Вероника нажала на прием.
– Ты где? Я тебя обыскался.
– Молоко закончилось. Я решила сходить в магазин.
– А… – Он поколебался мгновение. – А голос почему такой?
– Обыкновенный голос. Холодно. Я шапку не нашла, ушла без нее.
– Она в прихожей на полу валялась. Я ее поднял и на место положил.
– Спасибо.
– Ника, давай быстрее. Очень есть хочется.
«Вот пусть твоя Лерочка тебе теперь и готовит. Из продуктов, купленных в «Пятерочке» со скидкой», – хотела сказать Вероника, но вместо этого проговорила как можно мягче:
– Бегу, милый.
Она нажала на отбой и тут же выключила телефон. Больше он ей не позвонит. Вблизи громко просвистела электричка. Деревья расступились, и Вероника вышла на станционную площадь. Прямо у леса стояли старенькие машины такси.
– Девушка, вам куда? В Москву? Садитесь, недорого.
– Спасибо, не надо. – Она вывернулась из цепких рук золотозубого таксиста и побежала к платформе.
Вдали загорелись огни приближающегося поезда. Надо же, как удачно, теперь она точно успеет. Вероника прибавила шагу и ступила на деревянные мостки перехода. Билет купить уже не выйдет, ну и фиг с ним. Заплатит штраф. Она рванулась вперед, к ступенькам, ведущим на платформу, и тут ее внезапно качнуло. Перед глазами замелькали черные мушки. «Таблетка, – пронеслось у нее в голове. – Снова забыла выпить. Нужно будет в поезде принять, а то станет дурно».
Вероника глубоко вздохнула, стараясь прогнать головокружение, и в этот момент потеряла равновесие. Нога ее заскользила по обледеневшим рельсам и отъехала куда-то вбок, руки схватили пустоту. Она с размаху упала на мостки. Сбоку слышался пронзительный свист, гудки. «Как булгаковский Берлиоз», – мелькнула у нее в мозгу последняя мысль. А дальше все потемнело…
19
Сначала возник звук, мерный и тихий, точно далеко-далеко летел самолет. Вероника со стоном открыла глаза. Вокруг был полумрак, только в самом углу плясал неровный огонек. «Печка, – догадалась Вероника. – А гудит пламя». Она не понимала, где находится. Последнее, что отпечаталось в памяти, – несущиеся из темноты огни поезда. Значит, она жива, уцелела каким-то странным образом?
Вероника попробовала пошевелиться, и ей это удалось. Руки-ноги целы, уже хорошо. В голове шумело, к горлу то и дело подкатывала тошнота. Но где же она, черт возьми?
– Что, пришла в себя? – раздался над ее ухом хриплый и низкий голос. Он показался ей знакомым. Вероника попробовала приподнять голову, и тут же ее стошнило. Она закашлялась, схватилась за горло. – Тихо, лежи, не двигайся. Я подотру.
В поле ее зрения мелькнула седая шевелюра. На лоб легло что-то мокрое и холодное.
– Вот, так должно полегчать. Ушиблась ты сильно, головой. Сотрясение может быть.
Вероника лежала и слушала голос бродяги. Возможно, если бы у нее были хоть какие-то силы, она вскочила бы и кинулась бежать. Но сил не было совсем. Ей казалось, что из нее выпотрошили все внутренности, а заодно и душу.
– Кто вы такой? – прошептала она едва слышно.
– Кто, кто, дед Пихто. Или Конь в пальто, как тебе больше нравится. – Он наконец подошел и уселся рядом на полу. То же красное лицо, колючие глаза под нависшими бровями, седые космы, только без шапки.
– Но имя-то у вас есть? Кто меня спас? Я хочу знать.
– Ну и что тебе это даст? – Седой подумал мгновение, потом слегка наклонил голову. – Серафим.
– Серафим? – удивленно повторила Вероника. – Вас так зовут?
– Серафим Завьюжный. Когда-то это имя здесь знал почти каждый. Очень давно… – Он опустил глаза и умолк. Вероника тоже молчала, борясь с подступающей дурнотой. – Пить хочешь? – спросил Серафим немного погодя.
– Хочу. – Она вдруг поняла, что просто умирает от жажды.
Он встал, отошел куда-то в темноту. Послышался тихий звон, плеск льющейся воды, затем шаги.
– На, пей. – Он поднес к ее губам граненый стакан.
Вероника жадно приникла к нему. С каждым глотком ей становилось легче, тошнота отступала, туман перед глазами рассеивался.
– Откуда вы знали, что Егор хочет меня убить? Вы ведь знали…
– Знал. Это долгая история. Не для твоей ушибленной головы.
– Я постараюсь вникнуть. Пожалуйста! – Она посмотрела на него с мольбой.
– Эх, девочка… – Бродяга тяжело вздохнул и забрал у Вероники пустой стакан. – Попала ты в передрягу. Неужели ты слепая? Ничего не видела?
– Нет.
– Сволочь твой Егор. Ласковая такая, тихая сволочь. Предатель. Я его сразу, как увидел, раскусил. Вот, думаю, гад. Почище Кольки Снегирева.
– Снегирев-то что вам сделал? – удивилась Вероника.
– Снегирев? Да ничего такого. – Лицо Серафима исказила злобная гримаса, он скрипнул зубами так громко, что ей стало жутко. – Ничего, просто разрушил мою жизнь. Обрубил под самый корень. Все, что было светлого, все счастье забрал.
– Как забрал? Вы говорите загадками. – Вероника, морщась от боли в затылке, приподнялась на старенькой продавленной кушетке, на которой лежала. – Объясните нормально, я ничего не понимаю.
– Объясните, – язвительно передразнил Серафим. – Это ж надо с самого начала. Двадцать лет прошло. Двадцать лет!!! Ужасно! – Он ссутулился, опустил плечи и забормотал что-то неразборчивое.
