Вероника смогла расслышать только несколько слов: «не виноват», «прости» и «Снежана».
– Кто такая Снежана? Я нашла в подвале письма, адресованные ей. Подписанные неким С. – Она вдруг осеклась и уставилась на бродягу с изумлением. – С. – это… это Серафим? Вы писали Снежане? Вы любили ее??
Он молча кивнул. Глаза его заблестели. Веронику осенила догадка.
– Снежана была женой Снегирева. Вы влюбились в чужую жену? Верно?
– Снежана была моей женой. – Серафим запустил пальцы в свою седую гриву и взъерошил ее.
– Как вашей? Не может быть!
– Слушай, ты можешь не сыпать вопросами? Просто помолчи. Мне трудно. Это ад, я прошел все его круги, а ты заставляешь меня снова вернуться туда. Это не так просто.
– Простите, – тихо проговорила Вероника.
Сейчас, в свете одинокой печурки, Серафим не казался ей таким страшным и отвратительным, как в тот момент, когда он стоял у ее калитки. Напротив, она разглядела в его облике черты былой стати. Широкие плечи, высокий, гордый лоб, четкий профиль, взгляд больной и усталый, но проницательный и глубокий. Он напомнил ей льва, немолодого, потрепанного жизнью, но все же бывшего царя зверей.
– Я больше ничего не скажу. Обещаю.
– Поверю тебе на слово. – Серафим устроился поудобнее на полу. Прокашлялся, стараясь убрать хрипоту. – Думаешь, я бомж? Спившийся, пропащий человек, без дома, без родных, без работы. Так?
Вероника помотала головой.
– Врешь. – Он неожиданно ухмыльнулся. – Именно так ты и думаешь. Ну, еще ты считала меня чем-то вроде домового или там лешего. Я ведь в курсе. Не стыдно тебе, а, Вероника? – Голос его звучал спокойно и мягко. Он впервые назвал ее по имени. Почему-то она совсем не удивилась тому, что он говорил. – Я не бомж, не бродяга. Вернее, не был таким. Я служил в театре, здесь, в райцентре, в маленьком городишке, неподалеку от Плацкинина. Хороший театр, он даже в Москву на гастроли ездил. Окончил училище, поступил в труппу. Там встретил ее. Снежану. Мы были почти ровесниками, мне двадцать пять, ей чуть больше. Она прима, звезда, все главные роли ее, цветы, овации, поклонники. За ней ухаживал сам глава округа, а еще худрук и к нему в придачу влиятельный местный бизнесмен. Но она… она выбрала меня. Когда я пришел в театр, как раз собирались ставить новую пьесу. Неизвестный молодой автор. Мне дали одну из главных ролей. Снежана играла мою невесту.
После премьеры я проснулся знаменитым. Не знаю, что это было – везение или я действительно имел талант, но играть со Снежаной было так легко и увлекательно, что роль выходила сама собой… Так или иначе, я стал ведущим артистом труппы. Роли посыпались одна за другой. Снежана смотрела на меня влюбленными глазами, и я поверил в себя, в свою счастливую звезду.
Через полгода мы поженились. А еще через год я стал строить дом в Плацкинине. Там когда-то жила моя тетка, она давно умерла, но мне нравились эти места. Денег у меня было немного, артисты в театре зарплатой похвастаться не могут. Но меня любили в округе. Влиятельные люди оказали мне поддержку и помощь, снабдили строительными материалами, дали хорошую бригаду. Вдобавок ко всему я неплохо подхалтуривал, ездя по домам отдыха и санаториям с концертной программой. Развлекать я умел, внешностью обладал весьма харизматичной, хоть в это и трудно сейчас поверить… – Серафим грустно поглядел на притихшую Веронику. – Тебе не холодно? Может, укрыть тебя? У меня есть плед.
– Нет, все нормально, мне тепло. Продолжайте, пожалуйста. Значит, это вы построили дом?
– Я. Вложил в него всю душу, всю свою любовь к Снежане, всю надежду на наше будущее счастье… Мы переехали. Я купил машину. Научил Снежану водить. Мы ездили попеременно за рулем, то я, то она. Ехать недалеко, дорогой мы смеялись, возились, частенько целовались. Приезжали в театр красные, встрепанные и счастливые. Я был уверен, что так будет всегда, я смогу удержать за хвост птицу под именем «удача». Но я ошибался… Знаешь поговорку: «Счастье любит тишину»? Так вот, это правильная поговорка. Потому что, когда ты смеешься в тридцать два зуба и несешься вперед с гордо поднятой головой, обязательно находится тот, кто смотрит на тебя из-за угла. Смотрит с ненавистью и завистью, желая только одного: чтобы ты оступился и рухнул в пропасть. Счастье твое не дает ему покоя, он ночами сочиняет козни, плетет интриги, думая, как лишить тебя сил, как погасить твое солнце. Ты уже поняла, о ком я?
– О Николае Снегиреве? – Вероника вспомнила слова Василия о том, что Снегирев по профессии актер. Так вот, значит, как тесно все переплелось.
– Снегирев работал в театре гораздо дольше нашего со Снежаной. Ему было уже за тридцать. Артист он был, честно говоря, неважный. Не хватало ему открытости, эмоций, драйва, как сейчас говорят. Мы со Снежаной на сцене выкладывались по полной, не жалея сил, а он так не мог. Или не хотел. Черт его знает. В труппе его не любили. Замкнутый, нелюдимый. Непонятно, как он вообще попал в артисты. Я его жалел. Ни ролей нормальных, ни семьи, ни жилья своего – он снимал комнату в соседнем поселке. Сам не пойму как, но мы сошлись. Ничего более противоположного представить себе невозможно: я, совсем юный, наивный, вспыльчивый, самоуверенный, и тихий, всегда задумчивый, молчаливый Снегирев. Но факт есть факт – мы стали общаться. Сидели вместе в театральном буфете, пили чай, иногда пропускали по рюмочке, обсуждали дела насущные, труппу, спектакли.
Не скрою, он мне льстил. Открыто восхищался мною, говорил, что талантливее меня в театре никого нет, да что там в театре, во всем районе, мне не место в провинции, меня ждут столичные сцены. Мне, дураку, нравился его подхалимаж. Я частенько расплачивался за Снегирева – денег у него было в обрез. Роль этакого благодетеля была сладка и приятна. Я быстро привык к ней, привык выслушивать Колькины жалобы на неустроенный быт, нищету, одиночество, привык утешать его. Я не заметил, как втянулся в это, стал зависеть от него. Стоило мне не увидеться со Снегиревым, не услышать порцию его нытья, как я чувствовал себя не в своей тарелке. Даже Снежана почувствовала это и как-то сказала мне:
– Я не понимаю этой вашей дружбы с Николаем. Ты бежишь к нему, как на свидание. Или как на репетицию. Странно.
Я пожал плечами.
– Ничего странного. Просто человеку плохо, я стараюсь помочь ему, поддержать.
– А зачем? – удивилась она. – В том, что с ним происходит, виноват он сам. Возможно, он занят не своим делом. Ему не стоило становиться артистом. Да и эгоист он, разве ты не видишь? Оттого и один, что любит лишь себя.
Я не согласился со Снежаной. В тот день мы даже немного поссорились из-за Кольки – такое случалось крайне редко.
– В конце концов, хочешь с ним дружить – дружи, – бросила она мне в сердцах. – Мне другое не нравится – ты пьешь с ним! Он потихоньку спаивает тебя, а ты и не замечаешь. Вчера вернулся навеселе, позавчера.
Ее слова меня взбесили. Как это? Кто может споить меня? Жалкий Колька Снегирев? Меня, известного артиста Серафима Завьюжного? Назавтра мы со Снегиревым снова сидели в буфете. Я в шутливой форме поведал ему о нашем со Снежаной разговоре.
