– А почему тебе в нее захотелось – в эту делегацию?
– Я глубоко убежден, что если палестинцам хватило таланта построить вашу страну, то мы и свою сумеем построить.
– Поверь мне, я хочу, чтобы у вас вышло. Давно пора, чтобы мы получили нашу страну в свое полное распоряжение.
– Начинается!
Он принялся имитировать потасовку, и Шира была более чем рада в ней поучаствовать.
Когда они перестали кататься, она сидела на нем верхом, притискивая руками его плечи к матрасу.
– Ну так что? – спросил он. – Шпионка?
– Если бы я была, думаешь, я лежала бы тут с тобой? Или ты искренне считаешь, что это составная часть моей работы?
Картограф молчал.
– Будь откровенен, – сказала она. – Или не будь. Не стесняйся покривить душой. На мой вопрос существует правильный ответ.
Он по-прежнему безмолвствовал. Похоже, это был наилучший выход из положения.
– Еще чуть-чуть – и я очень серьезно обижусь, – сказала Шира. – Ты что, действительно сомневаешься?
Она хорошенько ухватилась за волосы, которые ковром покрывали его грудь, и зло дернула.
Картограф не пожаловался, что ему больно: она ведь и хотела причинить боль, это было ясно обоим. Он просто негромко взвыл.
– Я бы ни за что! – промолвила она в ярости, объем и силу которой у него не было возможности понять даже отдаленно. Злая и уже влюбленная по уши, она рухнула к нему обратно и крепко-крепко его обняла, своего картографа. – Только через мой труп, – добавила она. – Я не из таких. – Но так же доподлинно, как то, что сказанное ею сейчас было сказано абсолютно искренне, что это была полная правда, идущая из глубины сердца, она знала: такой, какой стала теперь, она стала единственно из-за того, что сделала тогда.
Если нужна была некая компенсация за тогдашнее, то заключенный Z получил ее наконец, сам того не ведая. Ибо Шира, она знала, стояла сейчас в начале чего-то такого, от чего она никогда не откажется; и она знала еще, как немыслимо велики препятствия, с которыми ей и картографу придется столкнуться. И если винить кого-то за это неожиданное и бедственное счастье, то, без сомнения, заключенного Z. Он предопределил ее путь с такой же неотвратимостью, с какой она предопределила его будущее.
У нее больше года обреталась в уме их с картографом первая встреча, во время которой он, серьезный и солидный, очень эффектный в костюме с галстуком, стоял позади Махмуда Аббаса. Палестинский президент, когда Шира вошла в комнату, уже там сидел вместе со своими ближайшими помощниками.
Она и сама, должно быть, имела серьезный вид. Из всех встреч, в каких Шира участвовала, эта была на самом высоком уровне и по секретности не уступала ничему из всего, чем ей доводилось заниматься.
Дело происходило в резиденции премьер-министра Ольмерта в Иерусалиме, тут усилия, направленные на заключение мира, должны были получить подлинное завершение. Это была кульминация серии из трех десятков подобных встреч, все было обсуждено, оставалось только подтвердить инициалами расположение крестиков на карте, а Аббасу – поставить свою подпись.
Ей запомнилась странная умиротворенная, почти домашняя атмосфера в комнате. На столе стояли пирожные, соки, вода – газированная и простая. Стояло блюдо с клементинами, которые Ольмерт чуть раньше в тот день сам собрал с деревьев вокруг здания.
Шира увидела премьер-министра за этим занятием – а он перехватил ее взгляд и сказал, что подобные дела успокаивают его перед встречами такого масштаба.
Теперь она, войдя в комнату, стояла у двери и смотрела, как Ольмерт идет вперед с картой и, слегка склонившись над столом, разворачивает ее на нем перед Аббасом.
Подбежал чуть замешкавшийся телохранитель Ольмерта с четырьмя кожаными пресс-папье и придавил карту по углам.
Шира смотрела на нее, изумляясь и не веря. Независимая Палестина – вот она, прямо здесь, на столе. Конец старинной кровавой вражде. Нужна только подпись Аббаса.
Затем она перевела взгляд на Ольмерта; на него, на их партнера по миру, должно быть, смотрели и арабы, не только на карту. Этот политик, сменивший Генерала после инсульта на посту премьер-министра, был, по мнению Ширы, внешне ну совсем не подходящим для этой должности человеком. Фигура сухая, как у бегуна, голый череп лишь слегка затенен скудным зачесом, глаза переутомленные, водянистые – глаза человека, попавшего в передрягу. И тем не менее – вот она, эта карта. Тут нужна была немалая храбрость. Палестинцы хотели большего, чем предлагал им Ольмерт, но он готов был это с ними улаживать, искать компромисс, готов был конфликтовать со своими. Плата за мир для еврейской стороны была нешуточная.
То, что палестинцы получали, было, она знала, очень близко к тому, чего они хотели. Готовились крупные решения. Территории, предназначенные к обмену, были более-менее равноценны. Предполагалось проложить между Газой и Западным берегом подземный коридор – футуристический тоннель для палестинцев.
Тоннели… Как они могли знать тогда?
Это была история, творимая у нее на глазах, – пусть только Аббас позволит ей сотвориться. Это было то, в чем Шира мечтала участвовать с тех пор, как ее мечты переменились.
Аббас тихо переговаривался с помощниками, показывая им на одно и на другое, и в какой-то момент обернулся через плечо к элегантному, красивому мужчине. К ее картографу – чтобы он подошел поближе и рассмотрел окончательные границы на карте.
Она видела по его лицу, что эта сделка для него – желанна. Что он, как и она сама, ощущает и судьбоносную важность, и невероятную хрупкость этого мира.
Он, как и она, работал на вышестоящих. Не ему было принимать решение; он мог только помочь Аббасу увидеть то, что видел сам.
Картограф изложил свою позицию. Настал черед других помощников – они обговаривали карту во всех подробностях, на все лады.
Аббас сказал, что ему нужно подумать. Посоветоваться. Обсудить карту с иорданцами. Показать ее американцам. Надо вновь собрать правительство в полном составе, прежде чем подписывать такой пакт. Он не готов потерять столько территории.
Ее картограф молчал очень выразительно. Он ничего не добавил к тому, что уже сказал, но весь он излучал теперь одно-единственное чувство, которое Шира восприняла как надежду. Пусть два народа живут дальше, глядя не в прошлое, а в будущее.
Она понимала, что, вполне возможно, романтически проецирует на него свое собственное отчаянное желание компромисса. Ей хотелось взять Ольмерта за рукав и заявить остальным: ну посмотрите же на него, ему недолго еще быть у власти. Ольмерт, словно подумал о том же, сунул руку в карман и вынул свою серебряную ручку.
– Все теперь зависит от вашего решения, – сказал он.
Аббас поднял на него глаза. Аббас не стал брать ручку. Ее картограф – вот кто ее взял. Сняв с нее колпачок, он протянул ее своему лидеру. Протянул Абу Мазену, сидящему перед картой земли для своего народа. Предложил ее с великим достоинством, подумалось Шире, – предложил человеку, который не подпишет.
