Такое случалось. Кадиша по ночам мучили кошмары, он дергался, будил Лилиан. Сквозь полудрему он понимал, что она проснулась, но всегда говорил только: «Дурной сон». После чего Лилиан засыпала.
– Руки на горле, – продолжал Мазурски, подкрепив свои слова жестом. – Просыпаетесь оттого, что вас кто-то душит?
Ужинали они – Лилиан, Пато и Кадиш – вместе и относительно спокойно, но над столом витало чувство вины. Швы сняли, однако всякий раз, когда Кадиш видел этот розоватый, подкромсанный кончик пальца, туго обтянутый кожей, сердце его обливалось кровью. На самом деле палец почти не укоротился и вообще мало чем отличался от других. Но если приглядеться, когда, к примеру, Пато подносил руку к губам, тогда заметно. Кадиш не мог оторвать от пальца глаз. Стоило Пато перехватить взгляд отца, как он справлялся о своей доле.
– Где мой куш? – вопрошал он. – Когда я получу свое?
– Терпение, – отвечал Кадиш, никогда не называя ни даты, ни точной суммы.
Как-то за ужином, протягивая сыну миску с горохом, Кадиш сообщил: «Встречаюсь с доктором в пятницу». Но доктор перенес встречу на следующую неделю, и Кадиш сказал Пато, что встречу отменил он сам.
– Скоро утонем здесь в деньге, вот увидишь.
Наконец Кадиш пошел за деньгами. Доктор встретил его мрачновато, радушия не было и в помине. Сестра, которая в прошлый его приход ввалилась без приглашения, отвела Кадиша в тот же смотровой кабинет. Оставшись один, садиться на стол он не стал, подошел к маске, свидетельству путешествий доктора, гадал: что, глядя на нее, думают пациенты, которые приходят сюда за новыми лицами? Кстати, а что думает, глядя на эту маску, сам доктор?
Доктор вошел, и они расположились так же, как и когда заключали сделку. То есть остановились у торца стола. Доктор уставился на нос Кадиша. Подтащил поближе металлический колпак переносной лампы и взял в руки подбородок Кадиша. Действовал он по-деловому, по-докторски. Навел лампу на подбородок, повернул туда и сюда.
Кадиш не мог понять, что стоит за этим осмотром – желание доктора показать уверенность в себе, безграничное право трогать что вздумается? Кадишу вдруг стало стыдно за то, как он бесконечно дергал собственного сына. Кадиш убрал руку доктора с подбородка, но отпустил ее не сразу, а, крепко держа, отвел вниз и положил на стол. Ему не нравилось, что доктору известны его сны.
– Насчет вашего гонорара, – заговорил доктор. – Я таких денег в конторе не держу. Слишком много наличности. – Он улыбнулся. – Вы же понимаете?
– Не вполне, – возразил Кадиш. – Я бы сказал, что эти деньги должны лежать наготове, раз вы знаете, что я за ними приду.
– Давайте во вторник вечером. Приезжайте ко мне домой. Там у меня сейф и ваши денежки.
– Наверное, у вас очень сложный кодовый замок, если нужна целая неделя, чтобы его открыть.
– Чтобы открыть, недели не требуется. Неделя нужна на то, чтобы положить туда нужную сумму.
В домашнем кабинете доктора было тепло. Дерево и тепло, и все-все такое низкое. Балки с зарубками от топора нависали чуть ли не над головой, а сиденье ковшеобразного кресла с кожаными пуговицами едва возвышалось над полом. Возле каминной подставки лежали три ошкуренных березовых бревна.
Кадиш терпеливо дождался вторника и прибыл в престижный дом доктора в престижном районе, надеясь получить свой гонорар. Он думал о предстоящем визите всю неделю: едва ли доктор, прикрывая рукой диск с цифрами, откроет сейф прямо перед ним. Кадишу виделся стол, наподобие этого, по крайней мере, некая официальная обстановка. На столе будет бокал (но выпить Кадишу не предложат), хозяин будет наигранно дружелюбен, потом появится туго набитый деньгами конверт, и доктор не передаст его из рук в руки, а легонько толкнет к нему по столу.
Доктор опять тянул из него жилы теми же вопросами, что и неделю назад. Приливает ли кровь к лицу, случается ли ему задыхаться? Не кажется ли иногда, что сердце перестало биться?
Кадиш сидел ниже доктора, смотрел на него снизу вверх через массивный деревянный стол, попутно разглядывая картину маслом у него за спиной: по полю неслись четыре коня, всадники крепко держали поводья.
На вопрос доктора о его снах Кадиш так и не ответил, но при виде коней на стене сердце его замерло. Хотя уже при следующем ударе – тук-тук! – ритм восстановился. Кадиш взбодрился. Тепло кабинета больше не навевало сон. Он не просто взбодрился – он был начеку. Его в жизни столько раз кидали, что теперь он прекрасно понимал, куда дует ветер.
Кадиш вспомнил картину в раме, прислоненную к стене в другом кабинете. Тоже лошадь, в седле – охотник. Кадиш уже знал: сегодня ему не заплатят. Никаких ящиков доктор открывать не собирается. И пухлый конверт с деньгой не заскользит к нему по столу. Это же игрок! Как Кадиш этого раньше не понял? Впрочем, ясно как – сработала магия имени, которое он был призван защитить.
Наконец доктор спросил:
– Вы храпите?
– Храплю? – переспросил Кадиш, его терпение было на исходе.
– Да, когда спите.
– Чтобы дьявол не дремал, – ответил Кадиш.
– Судя по размеру, по ширине этой кости, ваш нос не сломается, если вас ударят по лицу?
– Мне казалось, что тема нашей встречи – отнюдь не ширина моего носа, который не сломать. Хотя вы правы, его не сломать, и я этим горжусь. Но мы собрались, чтобы рассчитаться за хорошо сделанную работу.
– Хорошо сделанная работа, вот-вот. Об этом я и хочу поговорить. Речь пойдет о вашем носе. О вашем замечательном кошерном шнобеле.
Кадиша эти слова не столько обидели, сколько сбили с толку – как вышло, что он, пытаясь хорохориться, сдает позиции? Он подался вперед, но доктор, утонув в кресле, и бровью не повел. Кадиш собрался с духом:
– Мы встретились только для того, чтобы вы мне заплатили.
– Платить нечем, – сказал доктор сухо. – Я обещал вам целое состояние за то, что вы уничтожите имя моего отца – вот как важна для меня эта услуга. Но оплатить вашу прекрасно сделанную работу мне нечем – у меня нет ни гроша.
– Что значит «ни гроша»? Вы – легенда пластической хирургии, черт ее дери, трудитесь в краях, где толпы только и мечтают о пластических операциях. – В голосе Кадиша зазвенело отчаяние. – В этой стране не осталось ни одного взрослого, у которого есть хоть что-то свое. Утром на улице мне встретилась собака – у нее и то уши подрезаны.
– Есть такие породы. А еще подрезают хвосты. Подрубают.
Кадиш приподнял бровь. Ухватился за край стола.
– Мне казалось, я защищаю ваше доброе имя. Где ваши миллионы? Продайте что-то из вашей клиники. Снимите еще одну картину со стены.
– Вы совершенно правы, я нанял вас, чтобы вы защитили мое имя. Как думаете, почему я опасаюсь, что мое доброе имя может стать жертвой нападения? – Он дал Кадишу секунду на размышление. – Потому что за ним ничего не стоит, – ответил сам себе доктор. – Я все потерял. Будь я в лучшей форме, ваши услуги мне бы не понадобились.
