Кадиш надел пальто, нащупал в кармане золото, положил два носовых платка на полочку возле двери.
– Этот твой Густаво – еще один hijo de puta, – сказал он. – Ничего, кроме жалкого адвоката, твой лучший друг предложить не может.
Густаво не был лучшим другом Лилиан, он был ее боссом. Но Кадиш шел с ней, и Лилиан пропустила его слова мимо ушей.
Адвоката звали Альберто Телло, и, судя по всему, у него было совершенно неверное представление о том, для чего его наняли.
– Нью-Йорк, – начал Альберто. – Париж. Для евреев – Израиль. Если нужна испаноговорящая страна – есть Мексика. Хотите не очень далеко, но с испанским языком – можно и в Уругвай, но я бы не советовал. Там могут достать. В соседних странах много людей пропадает.
– Вы предлагаете нам уехать из страны?
– Я предлагаю вам помощь.
– Густаво знает, что вы хотите нам помочь именно так?
– Он очень за вас тревожится. Попросил меня сделать все возможное.
– Нью-Йорк? – спросила Лилиан.
– Один из вариантов. Я сказал ему, что могу посадить вас в самолет хоть сегодня, все для вас оформить. Он меня об этом попросил – если вы готовы.
– Что за бред, – вырвалось у Лилиан.
– Часто пропадают целые семьи, и тогда это уже не бред, а очень даже умно. Что касается вашей собственности, я все устрою. Моя задача – сделать так, чтобы ваш переезд прошел без сучка без задоринки.
С тех пор как в их жизни наступила черная полоса, Кадиш ничего смешнее не слышал.
– Наша собственность? – спросил он. – Действительно, Лилиан, кто в наше отсутствие будет присматривать за нашими владениями?
– Я знаю, что вы стеснены в средствах, – сказал адвокат. – Извините. Просто это привычная терминология.
– Турагента я и сама могу найти, – сказала Лилиан. – Мне нужен адвокат. Если вы согласились с нами встретиться, значит, готовы помочь.
– Именно, – добавил Кадиш. – Сейчас самое время сказать, что вы бы со всей душой, но вам и о своей семье подумать надо. А потом отошлите нас в Министерство по особым делам, и мы туда отправимся.
– У меня и правда есть сын, есть о ком подумать, – подтвердил адвокат. – Но я не возьмусь за ваше дело по другой причине.
– По какой же? – спросила Лилиан.
– Я один, а таких, как вы, день ото дня становится все больше. Выиграть такие дела я не в состоянии, а всякий раз проигрывать – выше моих сил. Вывезти семью, найти для нее подходящую страну – я могу. На такой компромисс я иду. Я предлагаю небольшую помощь многим в те времена, когда невозможно всерьез помочь одному.
– Но вы пытались?
Адвокат кивнул.
– И те, за кого вы боролись, своих пропавших нашли?
Адвокат покачал головой.
– Была супружеская пара, их похитили прямо из квартиры. Прежде чем к ним войти, армия оцепила три квартала. Опасная миссия – но привезти грузовик они не забыли. Они забрали эту пару, а вместе с ними – все, что у них было. Обчистили квартиру, даже половицы отодрали. Представляете, сколько людей это видело, насколько это было публично? Они оцепляют квартал, потом забирают людей – вместе с диваном, батареями и даже кухонной раковиной. И никакого суда, никакого habeas corpus
[35]. В армии сказали: «В списке задержанных не числится». Вот и ответ на все мои запросы: «В списке задержанных не числится». Абсурд, но это так.
– А свидетели?
– Кроме членов семьи, мне не удалось найти ни одного свидетеля.
– И вы никого не смогли вызволить? Ни одного?
– Одного, – сказал адвокат. – По чистой случайности, и все равно это печальная история. В habeas corpus мне отказали, «В списке задержанных не числится», как и все остальные. Тело нашел отец – в морге судебно-медицинской службы.
– Труп? – спросила Лилиан.
– Да, – сказал Телло. – Но это не значит, что другой исход невозможен. Я слышал о людях, которых отпускали на законных основаниях, кто-то вдруг получал habeas corpus, хотя он о том и не просил. Одно могу сказать: наше правительство руководит страной на бумаге. Захотят кого-то уничтожить, за день уничтожат все: свидетельство о рождении, дипломы, вычеркнут тебя отовсюду, а сослуживцы поклянутся, что в глаза тебя не видели. Уничтожат прошлое вместе с будущим одним ударом. Нужно, чтобы ваш сын существовал на бумаге. Нужен какой-то официальный документ. Если они признают факт ареста, могут и признать, что должны вернуть его целым и невредимым. В этом вся штука.
– Раз вошел, должен выйти? – спросил Кадиш.
– Бумага – это доказательство. Они будут вам врать обо всем, а остальное присочинят. Если их что и остановит – только заполненный бланк. Соберете какие-то факты, по-настоящему продвинетесь вперед – я попробую добиться применения habeas corpus. Иначе, как вы и сказали, – Министерство по особым делам. Там можно чего-то добиться, воду из камня иногда тоже можно добыть. – Встреча была окончена. Кадиш и Лилиан поднялись. – Если передумаете, – сказал Телло, – где меня найти, знаете. Приезжайте с вещами, с паспортами – я вас переправлю без проблем.
Вечер пятницы Лилиан провела в кресле у окна, смотрела, не появится ли из-за угла Пато. Кадиш сидел у телевизора – тот слишком громко орал, а он слишком много пил, а курил так, что вкус во рту стал совсем мерзкий. В половине одиннадцатого он прошел на кухню подлить вина в стакан и вернулся оттуда почти в полночь, с миской салата в руках.
– Сделал пюре, – похвастался Кадиш. – И бифштекс тебе зажарил.
Себе он сделал бифштекс с кровью, чуть не сразу сняв кусок мяса со сковородки.
– Есть не хочется, – сказала Лилиан.
Кадиш накрыл на стол, принес пюре, бифштекс. И сказал Лилиан:
– Поешь.
– Если вечер пятницы для нас праздник, тогда другое дело.
Лилиан поставила в центр стола три свечи. Две по случаю шабата, третью, минхаг
[36], в память о родительском доме. Некоторые матери зажигают еще и по свече для каждого из детей. Мама Лилиан всегда зажигала свечу для нее, вот и Лилиан после рождения Пато стала зажигать свечу для сына.
Во всяком случае, несколько первых недель, потому что Кадиш прикуривал от свечей свои бесконечные сигареты, и оттого ей стало казаться, что это всего-навсего суеверие, и к чему зажигать свечи, если никаких других ритуалов они не соблюдают?
Кадиш не считал, что ведет себя по-хамски. Просто ему были ни к чему законы, по которым он считался ублюдком, да и традиции тоже ни к чему. Пусть сами блюдут традиции, которые превратили его в мамзера, изгоя – пусть засунут эту добавочную свечку в свою коллективную задницу.
