– Свечи полагается зажигать дотемна, – сказал Кадиш.
– Зачем ты придираешься к тонкостям, если не веришь?
– А вот эту еврейскую традицию – лицемерие от века веков – я как раз не отвергаю.
Лилиан выдержала его взгляд.
– Зажечь свечу для Пато – хуже не будет.
– Не будет, – согласился Кадиш. Лилиан протянула руку, он дал ей зажигалку. – Смахивает не на еврейскую традицию, а на католическую. Но хуже не будет.
Кадиш молча смотрел, как жена зажгла свечи, прикрыла глаза. Почти все ее лицо, кроме рта, было скрыто повязкой. Она пробормотала благословение, загадала желание. Они сели за стол, и Кадиш не мог не признать – как ни дико звучал этот комплимент, – что после исчезновения Пато Лилиан никогда еще не выглядела так хорошо.
– Я добавила еще один слой марли, – сказала Лилиан и пригладила концы пластыря. – Чистая повязка выгодно оттеняет мои глаза.
Кадиш встал, стараясь поддержать благостное настроение, откупорил бутылку вина. Разлил вино по бокалам и быстро выпил. А молятся пусть другие.
– Это не лицемерие, – сказала Лилиан, указывая на свечи. – Так в беду поступают евреи, которые отбились от веры. Просят Бога простить их и молят о помощи.
– Это без меня, если не возражаешь.
– Что без тебя? Не хочешь просить?
– Молить, – уточнил Кадиш.
– Дело хозяйское.
Кадиш поел, Лилиан есть не стала. Сидела, сжав губы, будто боялась, что Кадиш начнет кормить ее с вилки.
– Лилиан, ну пожалуйста, – сказал Кадиш.
– Представляешь, если он сейчас войдет, а мы тут неизвестно что празднуем, вино распиваем.
– Он решит, что мы набираемся сил перед тем, как идти его искать, и это будут лучшие минуты нашей жизни.
– Попробуй его найди. Поэтому сидеть так не след. Я ведь даже не смотрю в окно. Так что он может застать нас врасплох.
Кадиш кивнул. Поднялся, прошел в кухню. Вернулся с подносом, на котором стояла тарелка, на ней покатывался бокал.
– Вот, – сказал он и поставил тарелку, положил салфетку, нож и вилку.
Нижняя губа Лилиан дрогнула. Вот почему она когда-то вышла за него, вот на что он способен.
Кадиш сел. Лилиан взяла бутылку, наполнила бокал для Пато.
– Не может он застать нас врасплох, – сказала она, указывая на резную полочку, где рядом с мешочками с золотом лежали ключи Пато. – Что, если мы уйдем его искать, а тут-то он и вернется?
Кадиш снова встал, прошел к входной двери. Повернул ключ в центре, отвернул ручку и приоткрыл дверь на несколько сантиметров.
– Сына нет, кого тут похищать.
Кадиш вернулся к столу, отрезал кусок бифштекса, потянулся положить его на тарелку Пато.
Лилиан его остановила.
– Это уже перебор.
– А дверь? Не побоишься спать с открытой дверью?
– Так, пожалуй, даже лучше. В том случае, если мне удастся заснуть.
Теперь встала Лилиан. Она обошла стол и поцеловала Кадиша, долго не отнимая губ от его затылка.
Кадиш замер. Хотел продлить поцелуй. В нем была та же сила страсти, с какой Лилиан пыталась заставить сына выйти из-за угла.
После ужина они пили кофе, Лилиан в своем кресле, Кадиш – перед телевизором. И так они и сидели, пока не погасли свечи, Лилиан поглядывала на них – какая догорит первой? Только бы не сына.
Кадиш выключил телевизор и пошел в спальню, Лилиан последовала за ним. Он присел на угол кровати, расстегнул рубашку, стащил через голову майку, легонько крякнул, наклонился, чтобы снять носки, и помедлил в надежде, что Лилиан снова его поцелует.
И она его поцеловала. Прижалась губами к его шее.
И было так, как когда-то, когда Пато только-только родился, и его люлька стояла рядом с их кроватью, а они занимались любовью. К страсти примешивалось изумление, и тут Кадиш понял и какая на нем лежит ответственность, и что все в этом мире взаимосвязано.
Глава двадцать седьмая
Крик был такой громкий, что Кадиш подскочил и кинулся по коридору ему навстречу. Лилиан он застал в ванной, она держала в руке повязку. Даже глядя на жену сбоку, в профиль, он сразу все понял – еще до того, как она повернулась к нему.
Лилиан снова завопила и когда наконец обрела дар речи, Кадиш только кивнул. Что он мог сказать, если Лилиан заявила:
– Я красавица!
Мазурски сработал потрясающе – даже по своим стандартам. И припухшие черные круги под глазами не могли этого скрыть. Лилиан преобразилась. Преобразилась настолько, что такого Кадиш не мог себе и представить. Он всегда считал ее красивой, но сейчас – вы только посмотрите на нее! Она права! Она и впрямь красавица!
– Это убийство, – сказала Лилиан. Вместе с ее старым носом из зеркала исчез Пато. – Изменить лицо – это убийство.
Лилиан остановилась у фонтана на Пласа де Майо. Воду выключили, на дне не было даже дождевой, но Лилиан все равно бросила монетки, они звякнули и покатились. А вдруг поверье действует, только если в фонтане есть вода? И важно или нет, сколько монетки там пролежат: к фонтану уже приближалась бродяжка. Ничего, загадать желание всегда нелишне. По дороге в Министерство по особым делам Лилиан возьмет все, что сможет собрать.
То, что она идет в это Министерство, вовсе не означает, что все так и есть, как сказал адвокат, как сказал Кадиш, или что страхи Качо не более чем страхи? Может быть, люди не хотят туда идти из-за слухов, медлят, упускают благоприятный случай, и чудовищная репутация Министерства лишний раз подтверждается? Может быть, другие семьи обращались туда не по делу, поэтому на их обращение не откликались, – откуда ей знать? А если все обстоит именно так, как говорил адвокат, если чего-либо добиться там не легче, чем выжать воду из камня, – ничего не попишешь. В конце концов, она не собирается искать всех пропавших. Она ищет своего сына. Кадиш считал, что она боится посмотреть правде в глаза, но на самом деле все было наоборот. Ведь именно туда идут родители, мужья и жены, дети пропавших? Вот и она пойдет туда – одна.
Подходя к зданию, она посмотрела на часы. Министерство по особым делам откроется только через час.
Однако оно уже открылось.
Дверь была распахнута, вестибюль запружен людьми. Они толкали и пихали друг друга, стараясь добраться до единственного охранника за стойкой. Сначала он залез на стул, потом на стойку и оттуда орал на толпу.
Лилиан ввинтилась в груду тел.
– Но ведь откроют только через час, – повторяла она, как бы извиняясь, толкаясь и получая толчки в ответ.
– Это за талонами, – объяснила ей дама, к которой Лилиан прижали. – Их раздают за десять минут до открытия. – Женщин развело в стороны, но тут же они снова оказались рядом. – Талоны получат только первые пятьдесят человек. Если сейчас талон не получим, надо не зевать, когда начнут пускать. Тогда уже придется ждать в очереди на второй этаж.
