– Не кусаются? – спросил Кадиш, сам удивляясь, что пытается завязать разговор.
– Пока не знаю, – ответил старик. – Какая разница? Кусаются не кусаются, рыбак все равно будет рыбачить.
– Похоже на то, – сказал Кадиш.
Старик взял удочку и с присвистом закинул ее в воду. А Кадиш все думал: о крючке, о штурмане, о девушке, что внезапно проснулась. Он перегнулся через перила – хотел увидеть свое отражение в воде, но до реки было далеко. Он снова окинул взглядом город, что вздымался за его спиной. Сегодня ты как рыба в воде, а завтра все, что осталось, – лишь насаженный на крючок глаз.
Глава тридцать восьмая
Лучший пиджак Кадиша уже не застегивался, но сидел пока неплохо. Кадиш принял душ, побрился, протер туфли рубашкой, которую проносил несколько дней, и, прежде чем завесить зеркало в ванной простыней, глянул на свое отражение и поправил галстук.
В кухне он взял нож и отковырнул из морозилки кусок льда – охладить выпивку. Чокнулся с воздухом, опустошил стакан и снова его наполнил. Еще раз взял нож и нацелил его – хотя наносить удар не собирался – себе в сердце. Подхватив лацкан пиджака, Кадиш слегка его надрезал. Отложил нож и дернул лацкан, чуть его не оторвав.
Да, именно так, так делали всегда – в знак траура. Он закурил сигарету, стал ждать Лилиан. Смутно вспомнил один из уроков Талмуда Гарри и, хоть и чувствовал себя глупо, посыпал голову сигаретным пеплом.
Сумка хлопнулась на пол – Лилиан таскала ее целый день, отчего сумка казалась еще тяжелее. Она со стоном повесила пальто на вешалку. Квартира никак не отозвалась ни на стук, ни на отчаянный стон и казалась пустой, хотя Кадиш был дома.
Увидев, что муж сидит за кухонным столом, Лилиан даже не удивилась. Она заметила, что он причесан, выбрит, в костюме, от него пахнет мылом.
– Ты принес себя в подарочной упаковке, чтобы я взяла тебя назад?
Кадиш, уронив голову, смотрел в стол.
– У нас что, праздник? – спросила Лилиан. – Мне тоже приодеться в честь твоего возвращения?
Кадиш поднял брови, задрал подбородок, так что голова откинулась назад.
Лилиан посмотрела на мужа сверху вниз. Кожа на его лице чуть обвисла, отчего старания выглядеть ухоженно оказались напрасны, в налитых кровью глазах читалась грусть. На широкой груди повис надорванный лацкан пиджака.
– Нет, – сказала она.
– Он умер, – произнес Кадиш. – Один человек мне все рассказал.
Лилиан распрямила спину, вскинула голову.
– Я хочу видеть, – сказала она. – Вставай, отведи меня туда.
Она схватилась за столик, оттащила его в сторону. Стакан – больше на столике ничего не стояло – полетел на пол. Рука Лилиан метнулась ко рту. Как горестно выглядел Кадиш на этом низком стульчике! Такого она не помнит со дня их свадьбы – Кадиш в костюме, а у их ног – разбитый стакан.
– Видеть там нечего, – сказал он. – Этот человек сказал мне, что Пато пропал – и все. Наши дети пропадают навсегда.
– Кто сказал? – спросила Лилиан. – Что за человек?
– Штурман, – пояснил Кадиш. – Человек, который выбрасывает их из самолета.
Лилиан заставила себя улыбнуться.
– Теперь понятно, почему ты надел костюм. Понятно, что празднуем. Муж, который вечно попадает впросак, человек, который не может сдержать ни одного обещания, чьи слова ничего не стоят, и если он в чем-то уверяет, значит, либо дело обстоит совсем не так, либо он просто врет. Теперь все понятно, – сказала Лилиан. – Ты празднуешь. Но даже если ты и правда считаешь, что с нашим сыном произошло самое худшее, это, мой Кадиш, означает лишь одно: Пато наверняка жив.
– Он умер, – возразил Кадиш. – И я в это верю.
Лилиан приблизила лицо к лицу Кадиша.
– Только не под этой крышей, мой муж. Под этой крышей Пато жив. В этом доме живут мать и сын, который скоро вернется. А вот по вопросу, живет ли здесь его отец, ясности нет.
– Что нужно, чтобы ясность появилась? – спросил Кадиш.
– Я должна видеть, что он ждет сына вместе с матерью. А если не ждет, пусть не ждет в другом месте.
Ну, подумал Кадиш, это слишком. Не может она требовать от него такого.
– У меня траур, – сказал он.
– Нет, – возразила Лилиан и помахала пальцем. – Траура у нас нет. У меня траура нет. А ты решай сам. Под этой крышей ждут – и только. Ждут, надеются и помогают сыну вернуться домой.
– Нельзя ждать невозможного, – сказал Кадиш. Он поднялся, встал перед женой.
– Можно. Я жду. Я всю жизнь позволяла тебе проваливать одно дело за другим. И всю жизнь прождала, когда же наконец у тебя что-то получится. Так что я имею право ждать и сейчас.
Кадиш задышал быстро-быстро, он чувствовал, что вот-вот заплачет.
– Не смей, – строго сказала Лилиан. – Запрещено. Ты уже сказал, во что поверил. Так знай – мысли твои зловредные. В них яд. И они действенны. Из-за них ложь может стать правдой.
– Я разговаривал с этим человеком, – повторил Кадиш. – Со штурманом.
– Это все пустая болтовня.
Кадиш так отчаянно тосковал по сыну, будто раньше вообще не испытывал отцовских чувств. Но что делать с ультиматумом Лилиан, он не знал. Знал только, что провести еще одну ночь до рассвета под скамьей, завернувшись в занавес – на это его просто не хватит. Похоже, в ряду сомнительных шансов и отдаленных возможностей, на которые он делал ставку, в ряду выгодных предприятий, обернувшихся провалом, эта сделка займет свое место. Еще одна сделка, заключенная при отсутствии выбора. И Кадиш наклонился к жене, поцеловал ее в щеку и прошептал на ухо:
– Твоя крыша, твои правила.
– И не меньше, – заявила Лилиан, возвращая поцелуй. – Мы знаем, что он жив, Кадиш. И тогда он вернется.
Сможет ли он верить, что мертвый сын жив, – этого Кадиш не знал, зато он знал: без Лилиан ему не продержаться. В стране, где каждый вынужден жить в одной лжи, так ли уж страшно – ради Лилиан, ради него самого – попробовать жить в другой?
Кадиш прошел к кровати, лег, не раздеваясь. Наверное, оно того стоит. Он справится – Лилиан заснет, и он сможет лежать рядом, обнимать ее и думать о правде. Так он сказал себе, не зная, что спать Лилиан не собирается, что, пока не вернется сын, она никогда не ляжет.
Лилиан подошла к раковине в ванной, сполоснуть рот. Простыня на зеркале ее испугала. Лилиан сгребла ее в кулак, хотела сдернуть, но глядя на ее белизну, остановилась, решила: пусть висит. Лицо Пато, лицо Лилиан это зеркало больше не отражает. Но тогда что она в нем увидит? Пусть остаются воспоминания.
Глава тридцать девятая
Лилиан сунула деньги в руку Кадиша, сомкнула вокруг нее пальцы.
– Постоянно жить в тревоге мы не можем. Гостя надо покормить. Придет Фрида. Как насчет бифштексов? – Кадиш кивнул, и она добавила: – Проследи, чтобы хоть один был приличный.
