– Ты не понимаешь, что натворил! – с укоризной набрасывается на меня Гордеева. Из уголков глаз стекают слезы, она мелко дрожит. Разнервничалась, моя малышка. – Я действительно его люблю, Адриан. И мне не жалко для него денег, но я знаю, на что они пойдут! Куда его увез Эрик? Надеюсь не в винный магазин?
– Лия, – я мягко беру ее за плечи, успокаивающе поглаживая ладонями. – Ничего плохого с твоим братом не случится. Не нужно паниковать, малышка. Пошли домой? Я приготовлю тебе коктейль с мятой, потом сделаю массаж без всяких приставаний.
– Домой, а работа? – опешив от моего предложения, Эмилия быстро смотрит на электронные часы, потом снова на меня. – Еще целый час, Адриан. У меня через десять минут совещание с дизайнерской группой.
– Я все решу, Лия, – приобняв Эм, я настойчиво веду ее к вращающимся стеклянным дверям и, по закону подлости, именно в эту минуту встречаю изумленный взгляд Сергея Демидова. Он заходит в деловой центр, а мы покидаем его. Я, в отличии от погрузившейся в свои тяжелые мысли Эмилии, успеваю заметить шокированное выражение на лице Сергея, который наверняка пришел к верным умозаключениям, оценив нашу близость друг к другу и мою руку, по-хозяйски лежащую на плечах Эм.
Похоже, скоро меня ждет серьёзный разговор с прозревшим председателем правления. Перспектива не внушает мне опасения, я найду, что ответить на все вопросы Сергея.
Дома я первым делом отправляю подавленную Эмилию в душ, решив оставить объяснения на потом. Пока она плескается, быстро всполаскиваюсь в гостевой ванной, надеваю спортивные штаны и принимаюсь за приготовление обещанного коктейля. Отношу освежающий и успокаивающий безалкогольный напиток в спальню. Задергиваю портьеры, приглушаю освещение, включаю аромолампу и трансовую, спокойную музыку.
Эмилия заходит в комнату, когда я достаю из тумбочки массажное масло с расслабляющим эффектом. Никаких афродизиаков, сегодня я буду лечить ее нервную систему, а не работать над пробуждением чувственности и снятии внутренних блоков.
– Ты готова? – спрашиваю я, с бодрой улыбкой оборачиваясь к Эм. Она неуверенно застывает возле кровати, кутаясь в длинный махровый халат. Мокрые томные пряди распались по плечам, на лице уставшее несчастное выражение. На меня не смотрит, устремив взгляд в пол.
– Ты как, малышка? – сдвинув брови, обеспокоенно уточняю я.
– Я нарушила правило. Извини, – тихо бормочет Гордеева. Я даже не сразу понимаю, что имеется в виду. – Можно я не буду его снимать? – плотнее кутается в халат. – Меня немного знобит. И не нужно массажа, Адриан. Я просто хочу полежать, – так и не взглянув на меня и не дождавшись ответа, Эмилия забирается на постель, ложится на подушку головой, свернувшись в позу эмбриона. Я знаю, что давить на нее сейчас глупо и массаж по приказу вряд ли поможет ей успокоиться и прийти в себя. Поэтому я делаю единственное, что могу в данной ситуации: вытягиваюсь рядом с ней и обнимаю, переложив ее голову на свое плечо. Пару минут мы лежим в тишине, слушая музыку и дыхание друг друга.
– Поговори со мной, Эми, – я первым нарушаю молчание. – Ты расстроена, я понимаю….
– Не понимаешь, – возражает Эмилия, положив ладонь на мой пресс. – Я не расстроена. Мне стыдно.
– Из-за брата? Тебе нечего стыдиться, Лия, – уверенно говорю я, запустив руку в волосы на ее затылке и ненавязчиво массируя прикорневую зону вдоль роста волос.
– Ян не всегда был таким, – тяжело вздыхает Эм, закрывая глаза. Я смотрю на ее длинные подрагивающие ресницы, бросающие тени на бледные щеки и молчу, точно зная, что Эмилия продолжит и расскажет сама, без моих наводящих вопросов обо всём, что ее гнетет сейчас. – В детстве, да и в юности Ян, как старший, заботился обо мне и Вике. Помогал с уроками, заступался, если в школе обижали. Он хороший был, честный, правильный. Мама его любила очень, а он и ее защищал, когда подрос и стал понимать, что у нас в семье происходит, – Эм замолкает и взволнованно дышит, пряча лицо у меня на груди.
– А что происходило? – негромко спрашиваю я, поглаживая пальцами темноволосый затылок.
– Отец выпивал, не задерживался ни на одной работе больше месяца. Во всём винил кого-то. Мы ему все вечно мешали. Потом он совсем перестал деньги зарабатывать. Мама пахала с утра до ночи, а он пропивал. Если не давала, то руку на нее поднимал и все равно отнимал. А Ян… он вступиться пытался. Папа и его бил. Сильно. Ему даже школу приходилось прогуливать, пока синяки не заживут, так все и началось. Прогулы, неуспеваемость, плохие компании. Когда мама умерла, вообще, по наклонной пошел. Отцу отпор стал давать и во дворе постоянно в драки лез. Учиться не хотел. ПТУ с трудом закончил, стабильной работы так и не нашел. Так, мелкие шабашки, чтобы было на что выпить. Мы с Викой с ним много разговаривали, объясняли, что жизнь не только в водке заключается, но куда там. Он нас в упор не видел. Про меня вспомнил, когда я в Москве обустроилась, на ноги встала. Начал приезжать, говорил, что работу ищет, а сам снова за старое, – Эмилия ненадолго прерывается, потянувшись через меня за бокалом с коктейлем. Сделав несколько жадных глотков, ложится обратно.
– Я не раз его из притонов вытаскивала, под капельницами из запоя выводила, – продолжает севшим голосом. – Дважды клиники оплачивала, но Ян выдерживал неделю и сбегал. Я злилась, конечно. Мы ругались сильно. Особенно, когда он приходил и денег в долг просил, а потом не отдавал. Начала отказывать, Ян врать научился. Заявлялся трезвый, опрятный, показывал мне визитку нарколога, говорил, что на лечение или консультации. Или мог сказать, что на собеседование в хорошую фирму записался, а одеть ему нечего. Как отказать? А вдруг, правда? И я верила, как дура. Потом снова по кругу. Притон, капельница, вранье… – Эм осекается и вздрагивает, неосознанно царапая меня острыми коготками. Приподняв голову, заглядывает мне в лицо. – Ты не думай, Эйд, мне не за него стыдно, и не за то, что ты увидел его таким. А за себя, за то, что помочь брату не смогла. Я пыталась, правда, но не получилось ничего путного.
Я смотрю на нее долго, не моргая, чувствуя, как нарастает давление в груди и висках. А она растерянно бегает взглядом по моему лицу, силясь понять, о чём я сейчас думаю…. А я до хрена о чем думаю и до хрена чего понимаю. Раненая мне птичка досталась, с подрезанными крылышками. Взлететь хочет, но не умеет она. Не научил никто. Из меня тоже херовый учитель. Со мной только в пропасть с разбегу и камнем вниз. Не акула она никакая, а маленькая рыбка золотая. Ей бы горное озеро с чистой водой, а я могу предложить только болото, кишащее аллигаторами.
– Почему ты молчишь? Напугала я тебе своей историей? – подавлено спрашивает Эм. Я горько ухмыляюсь, погладив ее по щеке, и она жмется к моим пальцам, как нежная кошечка. В глазах слезы, губы пересохли от волнения. Знаю, что надо ответить, сказать что-то утешающее, правильное, а не могу, в горле, словно кол встал, даже дышу через силу.
– Ты не виновата, Эм, – взяв себя в руки, хрипло произношу я, очерчивая большим пальцем чувственный контур ее губ. – И не должна никому. Ни сестре, ни брату. Они взрослые люди. Сами должны со своими проблемами разбираться.
