– Милорд.
– И тебе доброго дня, – Рой улыбнулся, минуя старика и проходя в холл, – как у вас здесь дела?
– Все хорошо, милорд. – В уголках тонкогубого рта дворецкого притаилась усмешка. – К вашей, хм, супруге приходил папенька. Они беседовали в гостиной, пили чай.
– Дора подавала чай?
Рой невольно напрягся. То, что Роланд Эверси явился в его дом, – уже само по себе плохо. Что он там наговорил Бьянке? А она? Что она рассказала отцу об их отношениях?
– Дора, да, – Арвин чинно кивнул, – я тщательно за всем проследил, милорд. Дора только единожды выходила из гостиной, собственно, ее послали на кухню за бисквитами и тарелкой салата, заправленного кислым молоком.
«Значит, папаша лопал мои бисквиты, а Бьянка, как обычно, траву».
Эта мысль неожиданно разозлила. И Рой подумал, что если бы застал их, то затолкал бы салат Роланду в пасть. Чтоб знал, каково это – всю сознательную жизнь питаться как коза. А Бьянке бы пошел и купил самых лучших пирожных… Но, собственно, а где же она?
Он прошел в холл, окинул быстрым взглядом лестницу и невольно затаил дыхание, когда на самом верху увидел девушку. Сердце замерло в груди, а потом пустилось вскачь. В розовых лучах заходящего солнца она казалась прекрасной изящной статуэткой. Простое домашнее платье, светлое, с невесомыми оборками, делало Бьянку похожей на мифическую фею. Зимнюю фею, несущую свежесть, морозец, ясное синее небо, искрящийся снег… Бьянка принялась торопливо спускаться, придерживая рукой пышный подол, и чем ближе она была, тем быстрее росло, вспухало черным комом в душе ощущение, что за его отсутствие в жизни Бьянки произошло что-то нехорошее.
Ах да. Приходил папенька. Что он ей там наговорил?
– Бьянка, – позвал он осторожно, всматриваясь в кукольное личико.
Она точно плакала. Веки покраснели и припухли. И острый кончик маленького милого носика тоже порозовел. Сию минуту захотелось схватить ее в охапку, прижать к себе крепко, так, чтобы отодвинуться не могла, и целовать, собирать губами ее слезы, чувствовать гладкую, пахнущую ванилью и снегом кожу…
– Милорд, – прошептала она, мазнула взглядом по лицу и снова опустила голову.
– Что случилось? – спросил Рой.
А сам подумал: ой идиот. Ты два дня отсутствовал. А этого более чем достаточно, чтобы Бьянка ощутила себя брошенной, ненужной и обиженной.
– Вас долго не было, – сдержанно сказала она, как будто в подтверждение его догадки.
– И вы сердитесь.
– Мне передавали от вас цветы, спасибо.
Бьянка помолчала и шмыгнула носом. А потом глянула на него так пронзительно, что Рою захотелось от стыда провалиться сквозь землю.
– Папенька приходил, – едва слышно выдохнула девушка, – передал мне вот это… сказал, что надо добавить вам в чай.
Он с недоумением уставился на темно-коричневый пузырек на узкой ладони жены.
Потом медленно перевел взгляд на ее лицо. Все еще не верилось. Чтобы вот так, нахально, предложить жене подлить какую-то гадость в питье мужу. В том, что это гадость, Рой не сомневался.
А с губ сорвались слова, которых, возможно, и говорить не следовало:
– И что ж вы, решили папеньку не послушаться?
Бьянка вздрогнула, как от пощечины. Медленно, словно каждое движение давалось ей с трудом, она взяла Роя за руку и вложила ему в ладонь флакон.
– Я надеялась, что вы думаете обо мне лучше, лорд Сандор. Что ж, не смею больше…
И, всхлипнув, вцепившись зубами в кулачок, метнулась прочь. Вверх по лестнице.
Рой посмотрел ей вслед, затем перевел взгляд на флакон. Вздохнул. Он, Претемный побери, снова повел себя как дурак.
Глава 9
Перед бурей
В груди все стянулось в тугой болезненный узел. Дыхание сбилось, царапая горло, перед глазами прыгали алые пятна, и только далеко впереди маячило розоватое пятно света, последние лучи заходящего солнца, что рассыпались по стене.
Задыхаясь и чувствуя, как на месте сердца образуется пламенеющая дыра, Бьянка взлетела по лестнице, шмыгнула к дверям, ведущим в спальню. За ней загрохотали тяжелые, уверенные шаги, но Бьянка успела нырнуть к себе и, захлопнув дверь, тяжело прислонилась к ней спиной.
Пошел к Темному. Она не желает видеть лорда Сандора, совершенно не желает…
Да и вообще, стыд-то какой. Она совершенно осознанно ослушалась папеньку, потому что считала неправильным тайком подливать мужу неведомое зелье. Она честно отдала флакон. Казалось ведь, что Рой относится к ней… вполне сносно. А оказалось – вон оно как. Почему не сделала так, как велел граф Роланд Эверси? Да за кого ее держит этот мужлан?!!
Бьянка крепко зажмурилась. По щекам текли горячие слезы, под грудиной все ныло и болело. В таких случаях маменька всегда говорила, мол, душа болит. А с чего ей болеть? Можно подумать, что Бьянке не все равно, что будет думать о ней Сандор…
Она судорожно втянула воздух.
Мамочка-а-а, зачем я здесь? Вы от меня отказались, отдали нелюбимому мужчине, нежеланному мужу… А теперь я и ему, выходит, противна и не нужна. Он считает меня дрянью и стервой, способной подливать отраву в чай. И ему противно то, что я девственница. Скорее всего, если бы не это, уже предъявил бы на меня свои права… Так зачем же? Зачем все это?
Бьянка задрожала, когда в дверь деликатно постучали.
А потом – словно бархатом по коже – непривычно мягкий, низкий, завораживающий голос мужчины, который поломал всю ее жизнь и которого она должна ненавидеть.
– Бьянка… Можно к тебе?
Не в силах произнести ни слова, Бьянка всхлипнула и замотала головой, как будто он мог видеть ее сквозь дверь.
– Бьянка, открой, пожалуйста.
– Уходите, – прохрипела она, – я не желаю вас видеть. Никогда.
По ту сторону двери воцарилось минутное молчание, а затем Сандор сказал:
– Я все равно к тебе войду, так что лучше отойди от двери, чтобы не зацепило.
– Да зачем? Зачем?!! – она, сама того не ожидая, сорвалась на крик. – Зачем я вам, Сандор? Вы… вы бежите от меня, потому что у меня не было мужчин! Вы считаете меня последней дрянью, вы думаете, что я могла бы подливать вам в чай отраву… или что там мой папенька притащил… так зачем вы теперь хотите меня видеть?…
– Успокойся, Бьянка.
Ей показалось, или он презрительно хмыкнул? А-а, Претемный, дверь глушит звуки, ничего не разобрать.
– Я хочу с тобой поговорить, – добавил Сандор, – пожалуйста, отойди от двери, я знаю, что ты ее держишь. Но пойми, если я захочу, то все равно войду в комнату. А ты ушибешься. Я не хочу… делать это так.
– Убирайтесь, – прошептала она, давясь слезами. – Я уж вообразила, что вы хорошо ко мне относитесь… Дура, какая же я дура…
