Когда, проклиная всех и вся, Макс раскатал по члену презерватив, я уже была готова позорно хныкать от возбуждения. Без всякого опыта стало понятно, что больше мне не хватит ни его губ, ни его рук. Мне нужен был он сам. Внутри. Глубоко. Настоящий, лишившийся тормозов и такой же безумный, как и я.
— Проси, — протиснувшийся головкой вовнутрь, Макс замер и с садистской ухмылкой уставился на меня.
— Сам не выдержишь, — не знаю, откуда во мне взялась смелость дразнить его.
— Проси! — член двинулся еще немного глубже, и пальцы левой руки принялись растирать ноющие тугие соски. Вначале один, затем другой.
От возбуждения пальцы ног поджались, а с губ готова была сорваться не то что просьба — молитва взять меня.
— Ты. Не. Выдержишь, — я точно ошалела. Спеклась после прежнего оргазма как дешевая микросхема.
— Проси! — от напряжения на виске Макса проступила венка. Губы сжались в нитку, и казалось, что сейчас он слетит с катушек полностью.
— Ты… Не…
— К черту!
Член резко толкнулся внутрь, разрывая преграду, и воздух во всей комнате вспыхнул кроваво-красными ослепляющими искрами.
Крик боли застрял у меня в горле ватным комом. Несколько мгновений я не дышала, не стонала… я потерялась. Хотелось сбросить с себя мужское тело и бежать из кровати, куда глаза глядят.
Как бы Макс не готовил меня, реальность оказалась гораздо жестче фантазий. Боль отрезвляла, и лишь ласковые движения умелых пальцев по клитору и медленные, раскачивающиеся толчки держали на месте.
Словно чувствовал то же, что и я, Макс не спешил. Я видела бисеринки пота над его губами. Ощущала под пальцами окаменевшие мышцы. И принимала в себя осторожные, приучающие движения.
Плавно туда и еще более медленно, проталкиваясь по миллиметру, обратно.
Снова туда и на пределе терпения назад.
Раз за разом.
Раз за разом.
Терпение давалось нам обоим непросто. С каждой секундой плата за удовольствие вытягивала все больше сил, и лишь упрямство, сродни одержимости, держало вместе.
Толчок за толчком.
Интимным касанием по влажной плоти за поцелуем.
Несдержанным проклятием за стоном…
…не сводя глаз с глаз друг друга, и как награда, спустя бессчетное количество ударов сердца, все переменилось.
Напряжения не стало.
Я сама не заметила, как начала двигать бедрами навстречу движениям Макса, вынуждая его проталкивать член все глубже. Он, ни на секунду не прекращая ласкать меня пальцами, принялся осыпать поцелуями грудь и шептать, как сходит по мне с ума.
«Сладкая, нежная. Умру на тебе, но не отпущу».
«Моя влажная девочка. Моя отзывчивая».
«Сдохнуть можно, как хорошо в тебе».
Как самое сильное обезболивающее, его слова и ласки стирали боль и заново будили желание.
Низ живота уже не болел. Знакомое волнующее предвкушение тугими кольцами сжалось в паху, и по позвонкам побежали первые волны удовольствия.
— Все хорошо. Все очень хорошо, — втянув полной грудью воздух, подбодрила я Макса.
Ничего не ответив, он благодарно кивнул. Все еще сдержанный и осторожный, будто под ним не женщина, а тонкое произведение искусства из хрусталя, которое могло разбиться от одного неосторожного движения.
— Не сдерживайся, — мне стало мало.
Снова в ответ был лишь взгляд. Чумной, неверящий. Мой самый заботливый любовник на земле все еще боялся.
— Максим Громов, — я демонстративно облизала губы, именно так, как он запрещал, и полностью забыв про стыд, выдала: — Трахни меня! Трахни меня, Макс. Пожалуйста.
— Ты точно нереальная, — Макс прижался своим лбом к моему. — Таких не бывает, — его губы закрыли поцелуем мой рот, и глухой мужской стон громом прокатился по стенам.
После меня не стало. Недавняя наивная девственница сгорела со стыда и воскресла от быстрых яростных толчков, несдержанных проклятий и влажных шлепков, звоном заполнивших комнату.
Макс больше себя не контролировал. Дикое, животное желание, которое до этого он держал в узде, прорвалось на волю. Чистая стихия из инстинктов сковала нас в одно двигающее, стонущее бешеное существо, и очень скоро второй раз за день меня скрутило в дугу от ослепляющее-яркого оргазма.
Глава 16
Майя
Будто рой белых слепых мух, на улице кружились и падали снежинки. Первый снег в этом году. Ноябрьский. Неожиданный, как все то, что в последнее время происходило в моей жизни.
Невозможное стало реальностью. Хотелось выпрыгнуть в окно и как эти мухи кружиться, нырять и взлетать, пока хватит сил.
К счастью, собственное тело меня не слушалось. После двух сумасшедших оргазмов, бессчетного количества поцелуев и ночи в обнимку ни ноги, ни руки больше не подчинялись. Словно под лошадиной дозой седативного, в голове лениво ворочались шестеренки, и боясь разбудить Макса, я с глупой лыбой пялилась в окно.
Самая тайная мечта одной маленькой девчонки все-таки сбылась. Не так ванильно, как в детских сказках, но и не жестко, как в современных книжонках про любовь. Щеки вспыхивали, стоило вспомнить подробности, а между ног слегка тянуло — лучшее утро, о каком можно было мечтать.
— Я тебя обожаю, — ночью на признание так и не нашлось времени. Сейчас оно сорвалось с губ, как только прикоснулась ими к колючей мужской щеке.
— Это самое крутое "доброе утро", которое я слышал, — трескучим со сна голосом произнес Макс и, раскрыв наконец глаза, уставился на меня. — Как спалось, пчелка?
Сердце со скоростью зайца-русака пустилось вскачь. Вместо слов я зарылась носом в теплое чувствительное местечко у Макса под подбородком и шумно потянула любимый запах.
— Расцениваю твой ответ как "охрененно", — Громов запрокинул голову, предоставляя мне больше пространства для маневров. В это время одна его рука нащупала мою ягодицу и крепко сжала. — Если тебе интересно, я спал так же. Сто лет подобного не было. Срубило как елочку под Новый год.
— За окном почти он, — я хихикнула в кадык.
— Мм… — Макс повернул голову к окну, — точно! Так вот причина! А я уж было подумал, что это одна горячая особа.
Нахальные пальцы ущипнули меня за попу. От неожиданности я дернулась, и лбом вписалась в твердый подбородок.
— Ой! — потерла больное место и со смехом возмущенно добавила: — На мне после встречи с тобой скоро ни одного живого места не останется. На попе и бедрах, наверное, уже коллекция синяков, а сейчас еще шишка на лбу появится.
— Ухажер из меня хреновый, — мой самый замечательный любовник, похоже, и не думал оправдываться.
