Словно у меня выбили почву из-под ног, я медленно по стене опустилась на пол. Перед глазами вспыхнули картинки белых больничных стен, таких же, какие сегодня видела я, капельниц и несущейся по коридору каталки с моим Максом.
— Да не переживай ты так, — Борис не стал помогать мне подняться. Вместо этого он уселся рядом, будто мы были не на полу, а на длинном диване. — Голова у твоего Громобоя крепкая. Завтра будет как огурчик. Если бы не лез, куда не следует, вообще ничего бы не произошло… но он сегодня был в ударе.
— Он был не такой, как обычно? — в носу защипало.
— Таким ударенным я его не видел никогда.
Продержавшись весь день без слез, я почувствовала, что вот-вот разревусь как белуга. Даже то, что рядом сидит чужой человек, и будет стыдно, не останавливало.
— Я… — нужно было подняться. — Я наверное пойду. Там, — махнула рукой в сторону, — меня подруга ждет, поедем в больницу.
— Давай-ка я отвезу тебя домой. Не нужно ни в какую больницу. Не пустят тебя туда в такое время, да и погода нынче нелетная. Снегопад этот, мать его…
— Снегопад, — я повторила слово, будто оно было незнакомым.
— Ага. Валит и валит.
— Да… — кое-как отлепила свой зад от пола. — Да, спасибо.
— Так что, поехали? — Борис тоже поднялся.
— Мне нужно увидеть Макса, — не задерживаясь больше ни на секунду, я быстро зашагала вперед.
— Ты меня совсем не слышала? — раскатистым басом с эхом раздалось за спиной.
— Мне. Нужно, — повторила себе под нос.
— Вы с ним точно два сапога пара! — долетело уже возле выхода.
Потом Борис крикнул что-то еще и еще, но дверь хлопнула, отрезая меня от него.
Переминаясь с ноги на ногу, возле Опеля ждала Варя. Заметив меня одну, она тут же нырнула в машину и, подзывая, махнула рукой.
— Не наш день? — расспрашивать не стала.
— Совсем, — я уткнулась лбом в панель, ругая себя за то, что не спросила Бориса о больнице.
— Какой план? — подруга завела двигатель.
— Снова искать, снова пытаться встретиться, — произнесла словно мантру, не думая.
— И ты не устала на сегодня?
Предательский зевок пришлось сдерживать усилием воли.
— Устала. Зверски. Но без него я не смогу совсем.
Макс
Головная боль была адской. Словно я впечатался не в бортик, а на скорости вылетел в лобовое стекло, каждое нервное окончание сигналило о повреждении, и перед глазами плыло.
Как я умудрился так вляпаться, было загадкой. На льду ничего особенного не происходило. Никто не сбрасывал перчатки, предлагая подраться. Не было "свалки". Воротам не грозила никакая опасность. Это была обычная стычка один на один, которые за матч случались больше десятка раз… И я на больничной койке.
Второй раз за день судьба ставила раком. Снова я не понимал, как такое могло случиться, и опять было больно. На этот раз физически, словно подтверждая: "Все правда".
— Больной, лежите смирно. В вашем состоянии садиться или вставать опасно, — худосочный врач, явно не из фанатской братии, одернул меня при первой же попытке подняться.
— Я в норме, — за четыре часа процедур и осмотров хотелось лезть на стену. — Только голова болит, и все.
— Конечно. Сейчас головная боль. Завтра обморок. Послезавтра кровоизлияние.
На меня даже не посмотрели. Все внимание эскулапа было занято свеженькой медкартой с результатами КТ, энцефалограммы, осмотра офтальмолога и еще парочки врачей, специализация которых так и осталась для меня загадкой.
Клуб, видимо, расщедрился на платиновую страховку. Для обычного сотрясения с процедурами явно был перебор. Странно, что еще в задницу не заглянули.
— Это не первый мой сотряс, — игнорируя суровый взгляд, я все же сел. В этом положении, казалось, даже боль немного утихла.
— Раз не первый, то тем более! Вам теперь лежать и лежать. — Палец перевернул последнюю страницу карточки. — Сейчас скажу медсестре, чтобы вколола Вам обезболивающее и дала успокоительное.
— Вы вырубить меня хотите? — стало совсем невесело.
— Я хочу, чтобы Вы отдохнули, а не таскались по коридорам в поисках кофейного автомата и не дергали персонал, — доктор зевнул в кулак и поднялся.
— Я прекрасно могу отдохнуть дома. Для этого достаточно вернуть мне мои вещи и подсказать, где выход.
По-прежнему, не глядя на меня, врач протер салфеткой свои очки, закрыл карту и уже у двери выдал:
— Исключено. Завтра утром возьмем еще кровь, а потом будем решать, что с Вами делать.
Больше он не задержался ни на секунду. Счастливое "Зашибись" я сказал уже закрытой двери, и снова второй раз за день пальцы сжались в кулаки.
Нужно было выбираться. Искушение почувствовать на себе действие успокоительного и выкинуть все дурное из головы до утра скребло душу, но свежих впечатлений на сегодня было уж слишком много.
Когда за дверью послышались шаги, и ручка опустилась вниз, я уже стоял на своих двоих.
— Больной, Вы с ума сошли, — необъятная медсестра с огненно-рыжими кудрями и кюветой в руках памятником застыла у порога.
— Я по жизни сумасшедший, — сожалея, что с собой нет набитого наличкой кошелька, я постарался изобразить улыбку. Обычно, независимо от возраста, женщины велись.
— Мне медбрата позвать? С феназепамом! — рыжая даже не моргнула.
— Лучше вернуть мне одежду и вызвать такси, — улыбка слетела с лица. Не мой сегодня был день. По всем фронтам не мой. — Я хорошо заплачу. Завтра.
— Ишь, прыткий какой! — медсестра достала из кюветы наполненный шприц. — Лег на кровать и оголил булки.
— Десять тысяч, мой агент привезет завтра.
— Булки, я сказала, — словно бронепоезд, рыжая медленно двинулась на меня.
— Двадцать тысяч.
Если я чему-то и научился за год у Василия, так это торговаться. Мой ушлый агент порой изводил своими ростовщическими замашками, и впервые я был ему благодарен.
— Укол я тебе сделаю, сколько б ты не предложил, — прозвучало почти как согласие.
— Тогда тридцать, и потом я домой.
Серые глазищи уперлись в меня суровым взглядом, и голова чуть заметно кивнула.
— Булки, милый! Булки!
Чувствуя себя жертвой маньяка, я сдался. Виски сдавило, когда укладывался на кровать, но сквозь сцепленные зубы не прозвучало ни стона.
Не сильно церемонясь, рыжая с одного удара вогнала иголку до самого основания в филейную часть. Прижав моей же рукой к заднице кусок ваты, она бросила назад в кювету шприц и уже у порога оглянулась.
